Какое надувательство! - читать онлайн книгу. Автор: Джонатан Коу cтр.№ 5

— Так-так-так, — произносит Мортимер, изо всех сил стараясь, чтобы голос его прозвучал бодро. — А как поживает моя любимая племянница? — (Дороти, кстати сказать, — его единственная племянница, поэтому эпитет выглядит ненатурально.) — Уже недолго до счастливого события. В воздухе искрится возбуждение или как?

— Видимо, — отвечает Дороти — как угодно, только без искр возбуждения.

Мортимер имеет в виду тот факт, что уже очень скоро, в возрасте двадцати пяти лет, она выйдет замуж за Джорджа Бранвина, одного из самых преуспевающих и популярных фермеров графства.

— Ох, да ладно тебе, — говорит Мортимер. — Ты же должна ощущать хоть чуточку… ну…

— Я ощущаю ровно то, — перебивает его Дороти, — чего можно ожидать от любой женщины, которой известно, что она выходит замуж за одного из величайших болванов на свете.

Мортимер озирается, ища взглядом ее суженого, которого тоже пригласили на торжество: не услышал ли этого замечания он. Самой же Дороти на это, похоже, наплевать.

— О чем ты вообще говоришь?

— О том, что, если он немедленно не повзрослеет и не войдет вместе со всеми нами в двадцатый век, у нас с ним через пять лет не останется ни пенни.

— Но ферма Бранвина — одна из самых процветающих на много миль вокруг. Это все знают.

Дороти презрительно фыркает:

— То, что двадцать лет назад Джордж ходил в сельскохозяйственный колледж, не означает, что он хоть что-то понимает в современном мире. Да господи, он даже не знает, что такое коэффициент преобразования.

— Коэффициент преобразования?

— Это соотношение, — терпеливо, точно батраку-недоумку, объясняет Дороти, — количества корма, даваемого скоту, и того, что получаешь на выходе в виде мяса. Стоит прочесть всего несколько номеров „Фермерского экспресса“, и все станет яснее ясного. Ты ведь слышал о Генри Сальо, правда?

— Политик, не так ли?

— Генри Сальо — американский птицевод, пообещавший британским домохозяйкам манну небесную. Ему удалось вывести новую породу бройлеров, которая за девять недель достигает веса три с половиной фунта с коэффициентом преобразования корма 2,3. Он пользуется самыми современными и интенсивными методами. — Дороти оживляется — да так, как Мортимер не видел никогда в жизни: у нее вспыхивают глаза. — А Джордж, чертов дурень, до сих пор выпускает цыплят рыться в земле на открытом воздухе, точно они его домашние любимцы. Не говоря о мясных телятах — он дает им спать на соломе и гоняет их сильнее, наверное, чем своих проклятых собак. А потом удивляется, почему они не дают хорошего белого мяса!

— Ну, я не знаю… — произносит Мортимер. — Наверное, он думает о чем-то другом. О других приоритетах.

— О других приоритетах?

— Ну, понимаешь, о… благополучии животных. О духе фермы.

— Духе?

— Иногда в жизни встречаются вещи поважнее выгоды, Дороти.

Она пристально смотрит на него. Вероятно, Дороти в ярости от того, что с ней снова говорят тоном, который она хорошо помнит, — так взрослый разговаривает с доверчивым ребенком, — а это провоцирует дерзкий ответ:

— Знаешь, папа всегда говорил, что вы с тетей Табитой в нашей семье — самые странные.

Она ставит бокал, протискивается мимо дяди и быстро вклинивается в разговор, идущий в другом конце зала.

* * *

Тем временем в детской — еще двое Уиншоу, которым предстоит сыграть свою роль в семейной истории. Родди и Хилари, соответственно девяти и семи лет, уже устали от коня-качалки, модели железной дороги, настольного тенниса, кукол и марионеток. Они устали даже от попыток пробудить к жизни медсестру Бэклан, щекоча ей под носом перышком. (Упомянутое перышко ранее принадлежало воробью, которого Родди сегодня подстрелил из своего пневматического ружья.) Они уже готовы покинуть детскую и спуститься подслушивать, о чем говорят взрослые на торжестве, — хотя, сказать по правде, их несколько пугает мысль о необходимости идти по всем этим длинным и тускло освещенным коридорам и лестницам, — и тут Родди озаряет вдохновение.

— Я знаю! — говорит он, хватаясь за маленькую педальную машину и с трудом протискиваясь на место водителя. — Я буду Юрий Гагарин, это мой космический корабль, и я только что приземлился на Марс.

Ибо, подобно любому другому мальчишке его возраста, Родди преклоняется перед молодым космонавтом. В начале года его даже взяли на встречу с героем, когда тот приезжал на выставку в Эрлз-Корт, и Мортимер держал сына на весу, чтобы тот смог пожать руку человеку, долетевшему до звезд. Теперь же, неловко втиснувшись на сиденье слишком маленькой машинки, Родди старательно крутит педали, урча, как настоящий космический двигатель.

— Гагарин центру управления полетом. Гагарин центру управления полетом. Как слышите меня?

— А я тогда кем буду? — спрашивает Хилари.

— А ты будешь Лайкой, русской собакой-космонавтом.

— Но она же умерла. Она умерла в своей ракете. Мне дядя Генри говорил.

— Ну это ж понарошку.

Поэтому Хилари начинает скакать на четвереньках, заливаясь лаем, обнюхивая марсианские скалы и разбрасывая лапами пыль. Ее хватает примерно на две минуты.

— Скучно.

— Заткнись. Майор Гагарин вызывает центр управления полетом. Я благополучно приземлился на Марсе и теперь ищу признаки разумной жизни. Пока же я вижу только… эй, а это еще что?

Его внимание привлекает блестящий предмет на полу детской, и он крутит к нему педали изо всех сил; но Хилари добегает первой.

— Полкроны!

Она накрывает монету ладошкой, и глаза у нее победно сияют. Из космического корабля выходит майор Гагарин и нависает над ней.

— Я первый увидел. Отдай.

— Ни за что.

Медленно, однако целенаправленно Родди ставит Хилари на руку правую ногу и начинает давить.

— Отдай!

— Нет!

Ее крик становится визгом, когда Родди усиливает нажим, а затем раздается треск — треск ломающихся и крошащихся косточек. Хилари воет, а ее брат снимает с руки ногу и со спокойным удовлетворением подбирает монету. На полудетской — кровь. Хилари видит ее, вопли становятся еще пронзительнее и неудержимее, пока наконец не выдергивают медсестру Бэклан из ступора, вызванного поглощенным какао.

* * *

А внизу парадный ужин в полном разгаре. Гости раззадорили свой аппетит легким супом (стилтон и распаренная тыква) и немного потрудились над форелью (отваренной на медленном огне в сухом мартини и крапивном соусе). Ожидая, когда подадут третье блюдо, Лоренс, сидящий во главе стола, просит прощения и выходит из столовой. Вернувшись, он останавливается рядом с Мортимером — почетным гостем, сидящим в центре. Лоренс намеревается ненавязчиво осведомиться о состоянии их сестры.