Читать не надо! - читать онлайн книгу. Автор: Дубравка Угрешич cтр.№ 21

Прежде всего, книжке надо выстоять перед провинциальной литературной средой. А литературная среда в ее современном виде напоминает длиннющий и мучительный туннель, проход по которому — нечто вроде «кролика на углях» [27] . Да, в отдаленных литературных провинциях Южной Европы жизнь бывает зачастую более жестокой, более опасной и более сложной, чем в литературных метрополиях. Если взглянуть со стороны, то литературы Сербии, Хорватии, Боснии, Черногории пребывают в самом центре гнезд безжалостных уничтожителей книг: неких бумажных бактерий, методично пожирающих литературу. В одиночку тут не выжить, надо объединяться в стада, стаи, своры. Литературные особи постоянно кучкуются вместе, как дельфины. Сходясь и совокупляясь друг с дружкой, они могут образовывать то гирлянду, то свастику, то красную звезду, в зависимости от потребностей исторического момента и желаний сегодняшнего хозяина. Так и живут один на другом, выживают лишь благодаря симбиозу. Питаются друг дружкой, не вскормив при этом ни единого значительного таланта. Живут в свинарниках, доставшихся им в награду от прежнего режима; но теперь они плюют на тот режим, однако, не покидают своего свинарника. В конце концов, в борьбе за эти свинарники они одержали столько побед: редакторство, литературные премии, видные посты. И это пик, выше взбираться уже некуда. Они уже сунули кому-то что-то, чтобы самим что-нибудь заполучить. Они все отказывали в чем-нибудь кому-нибудь, потому что отказывали и им самим. Они ненавидят друг дружку, строят друг дружке козни, пускают друг дружке кровь, грызут друг дружку, кусают, рычат, лают, кудахчут, шипят, но продолжают держаться вместе, потому что нужны друг другу, потому что лишь вместе способны выжить. Они публикуют свои книжки, большие и малые, и те теснятся на книжных полках их национальных литератур; видно, не находится им места на иных полках. Они обособленны и этим гордятся, только в изоляции можно беспрепятственно заниматься своим делом. Они демонстрируют поразительную живучесть, цепляются за жизнь, точно паразиты. Никакая буря их не смоет. Крепкие, насосавшиеся крови, они не упустят случая вонзить жало друг в друга. Они обладают завидной гибкостью, способны вмиг преобразиться; выжить для них важнее, чем жить. Во имя выживания они снижают свои моральные нормы, лгут, копируют друг друга, мутируют, мимикрируют. По своей натуре они доносчики, прислужники. С готовностью произносят они громкие слова, интересуются «государственными проблемами», культурой, литературой, искусством. Их интеллектуальная активность ограничена суждениями типа: выбросим это, вырежем то, уничтожим одно, отменим другое. Они множатся, принимая хилых в свои ряды только затем, чтобы самим выглядеть сильнее. Они жадны, вечно им всего мало.

Недавно они наставили свои пушки друг на друга и учинили войну на единственном данном им языке, разделив его на три — хорватский, сербский и боснийский, — хотя кроме них самих, разницы никто не видит. (Добродушный славист-иностранец рассматривает эти языки как диалекты с незначительными расхождениями. Да что эти иностранцы понимают, и потом — не их ума это дело!) Потом они прорыли траншеи между своими национальными литературами, также разделив их на три — хорватскую, сербскую и боснийскую, — воздвигли границы, установили литературные контрольно-пропускные пункты, ввели литературные паспорта, выбили «неприятеля» из «своих» библиотек, очистили школьные программы — и теперь, слава Богу, среди них уже никаких «неприятелей» нет. Но даже на этом они не остановились: они сожгли напалмом библиотеки, уничтожили тысячи книг, кто сколько сумел, и все во имя своего самоопределения, своего языка, своей тысячелетней грамотности. Но и этого им было мало. Они вычеркнули собственных писателей из своей литературы, тех, которые не соответствовали новому времени, тех, «с большим самомнением». Они сделали безграмотных людей министрами культуры, редакторами, издателями, членами академии. Больше того, на должности библиотекарей они назначили тех, в чьи служебные обязанности входило выбрасывание «никчемных» книг на помойку. Чего там, книжек и так много, книжки только пыль собирают. На самом деле теперь книг стало больше, чем раньше. Они публикуют книги своих президентов — хорватских, сербских и боснийских, президентских жен, генералов, политиков, военных и убийц. Со страстным энтузиазмом они лоббируют свои идеи, пишут письма протеста, агитируют, требуют, чтобы в университетах за границей открыли факультеты их языков и литератур, еще требуют, чтобы в иностранных библиотеках им выделили специальные, отдельные полки, навязывают себя всем, перенося свои войны во всемирное пространство, яростно отказываясь воссоединиться.

(«Что? С этими чужаками? Да ни за что на свете, все равно что Гете с Музилем ставить рядом на книжной полке!») Они отстаивают свою национальную культуру, свою национальную независимость. Они активны и стремятся быть еще активней, клеймя своих собственных писателей как предателей, преисполняясь завистью, если кто-то из этих предателей с успехом издаст свою книгу за кордоном. Они пишут пропитанные ядом анонимки в зарубежные газеты, протестуют против своих же соотечественников,, этих ренегатов, и будут преследовать их до самой Аляски, если потребуется… Они редко покупают книги, потому что читают мало, да и где найти дома место для всяких книг, книжки только пыль собирают. Они активны и стремятся быть еще активней, оставляя по себе важные памятники: хорватам — по ту сторону моста Мостар, на дне реки Неретвы; сербам, превратившим Национальную библиотеку в Сараево в тонны черных головешек. Руины — вехи на их пути, их отличительный знак, их печать, их культурный символ, их метафора; руины и есть истинный результат их литературных подвигов.

Стоя в полумраке пустой славянской библиотеки и глядя на маленькую красную точку на корешке книги, наш посетитель вызывает в памяти трагическую историю книг, написанных на языках малых народов Югославии, историю, которую трудно передать словами непосвященному, ведь для того, чтобы ее понять, надо было при всем этом присутствовать. Понять такое нелегко. Посетитель уверен: эта маленькая красная точка на корешке — самая почетная литературная премия, которая только возможна Для писателя из югославской глубинки; важнее, чем Нобелевская. Она — итог тайного голосования, посредством которого неизвестные читатели этой библиотеки — хорваты, сербы и боснийцы — выбрали для себя наиболее значимое и жизнеспособное культурное наследие. Кто они, эти читатели? Студенты, беженцы, изгнанники, любители и похитители книжек, неудачники, обретшие своего литературного владыку? Да разве это на самом деле важно? Они сделали свой выбор, другим же книгам суждено вечно прозябать в пыли.

Красная точка пульсирует в пустом углу славянской библиотеки. Наш посетитель прирос к месту, он стоит и смотрит на эту точку. Потом осторожно снимает с полки книжку с красной точкой и бережно кладет в карман, как что-то живое, как мышку. И выходит из библиотеки с горькой улыбкой.

1998