Почувствовав, что уже пора, я отошла от учителей и сама принялась за работу. Размягчала собственной слюной каждое заскорузлое слово, чтобы стимулировать самого взыскательного литературного клиента. Обнажалась, из кожи лезла вон, обольщала — чего только я ни делала, чтобы заставить сальные пальцы читателя перевернуть еще одну страничку моей книги! Нежно лизала и покусывала ему ухо, громадное, жирное ухо, чтоб возбудить, чтоб у него встало, чтоб вскрылся канал навстречу искусительному журчанию моих слов.
Что это, если не чувственная активность? Это я — истинная активистка сферы наслаждений! И ни за что никому не позволю принизить величие своей профессии!
1997
Инженеры человеческих душ
Теория литературы — имеющая дело с видами, типами и родами, композицией, методом и стилем; с коннотациями и денотациями, дискурсом, формами и формациями; с текстом, метатекстом и интертекстом; с семантикой, семиотикой и деконструкцией, — едва ли когда-либо интересовалась специфической ролью денег в процессе возникновения литературного текста. Понятно, не теории это дело, хотя результаты исследования в данном направлении могут представить некоторый интерес.
— Что заставило вас перейти от жанра новеллы к жанру романа? — спросили как-то в одном из интервью крупную современную американскую писательницу, чтимую прежде всего как мастера новеллы.
— Шестизначный аванс, — ответила писательница.
Шестизначный аванс! Похоже, такой ответ никого не удивил. Более того, держу пари, многим он даже пришелся по душе, так как развеял флер таинственности, окружавший писательский труд. И кто-то этой писательнице наверняка позавидует. Скажем, я.
Средства массовой информации единодушно встали на защиту Джоан Коллинз, когда издатель подал на нее в суд за то, что, получив аванс в четыре миллиона долларов, она представила рукопись, не соответствовавшую условиям договора. К шести оговоренным убийствам Джоан в своем творческом порыве добавила еще и седьмое. Или что-то вроде того.
— Чего ждал от нее издатель? Нового «Улисса»? — вопрошала журналистская защита мисс Коллинз.
Издатель дело проиграл.
Требования рынка лишены идеологии; они чисты, над ними сияет венец величия и славы. Все установки рынка обеспечиваются миллионами долларов, и их моральные параметры не подлежат обсуждению. Работа стоит столько, сколько за нее платят. Идеологические же установки считаются серьезно дискредитирующими суть литературы. При этом не учитывается, что и те и другие установки требуют от писателя одинакового профессионализма.
Бывшим коммунистическим некоммерческим культурам, особенно культурам сталинских времен, нельзя не отдать должное в том смысле, что в их рамках писательское мастерство сделалось профессией. Советским поэтам платили построчно, и не исключено, что обилие эпических поэм было вызвано именно этим обстоятельством. Советским прозаикам платили постранично, и вполне вероятно, что этот факт повлиял на размеры русских романов в духе соцреализма. Литературные историки скажут, будто все дело в насильственном притягивании этих романов к традиции реализма девятнадцатого века, в чем и состояла суть доктрины сталинской литературно- идеологической политики. И они будут, безусловно, правы. Однако одно объяснение не исключает другого, они друг дружку дополняют.
Я считаю, что сталинизм был суровой школой литературного профессионализма. Сталинизм сделал из писателей таких профессионалов, которые, если б выжили, теперь, несомненно, навели бы шороху на весь современный литературный рынок. Писатели обязаны быть профессионалами, для них это вопрос жизни и смерти. Сталинским писателям приходилось тщательнейшим образом следовать правилам предложенной игры — правилам социалистического реализма. Однако правила эти носили не только идеологический, но и коммерческий характер. Литература должна была стать доступной для широких читательских масс; тогда исключались и авангардизм, и экспериментальные изыски. Надо было обладать особыми качествами — и человечески, и профессионально, — чтобы тратить время, торча на строительстве плотины, и потом обратить все это в роман. Надо было нахлебаться колхозной грязи, чтобы затем по заказу какого-нибудь издательства написать роман, способный произвести впечатление на широкие массы советских людей. Надо было умело использовать технику повествования, сдерживать свои творческие порывы и литературные склонности и, сжав зубы, писать в рамках заданной нормы. Только истинный профессионал способен на такое. Писатели, не умевшие приспособиться к требованиям идеологического рынка, заканчивали жизнь трагически — в лагерях. В наше время удел писателей, которые не могут приспособиться к коммерческим требованиям, — их собственное гетто безвестности и нищеты.
Современный коммерческий профессионализм тоже связан с выбором жанра. Профессиональный писатель понимает, что никаких отступлений быть не может, что все должно развиваться в точности по законам жанра и в зависимости от ожиданий широкой читательской публики. Он понимает, что любое отклонение грозит провалом, а регулярная проверка пульса литературного жанра увеличивает шансы на успех. Нынешние любовные романы, «больничные», ужастики, «голливудские» и прочие популярные книжки — всего лишь коммерческие варианты старого доброго «производственного» романа эпохи соцреализма. Резюме: если бы Стивен Кинг жил в сталинской России, он, несомненно, сделался бы лауреатом Сталинской премии.
Бесконечно высмеиваемое сталинское обращение к писателям — инженеры человеческих душ — вполне применимо и к сегодняшним авторам массовой продукции. Напомним, инженеры работают на заводах. Кто же трудится ныне в издательской индустрии? Изнеженные творцы, окрыленные музами, или усердные трудяги вроде инженеров?
Стивен Кинг — лишь один из многочисленных современных инженеров человеческих душ. Этот суперписатель получил за свою последнюю книгу супер-аванс в размере семнадцати миллионов долларов. Инженер с душой коммуниста получил бы за свой труд, который в будущем вменился бы ему в вину, аванс в виде нескольких ящиков с водкой, цирроз печени и постоянный страх, что вот-вот в его дверь постучат сотрудники КГБ.
Идеология закаляет профессионалов высокого калибра. Рынок — тоже. Писатели, обесчестившие литературную музу, теперь мертвы: Фадеев, Гладков, Фурманов…
Кто вспомнит теперь их имена? Они в свое время оказались неудачниками и остались ими после смерти. Их книги покрывает толстый слой пыли. А нынешние, коммерческие, — живы и процветают. Их влияние глобально. Их все почитают. Да и как не чтить их, с такими-то авансами!
Вот почему вполне уместно отдать дань уважения писателям сталинской эпохи за их беззаветный труд по развитию литературного профессионализма, за предвосхищение коммерческих принципов в литературе, за то, что они посвятили себя делу завоевания широких читательских масс. Так снимем же, наконец, шляпу перед этими мастерами своего дела, инженерами человеческих душ.
Писатели — литературные авторитеты
Как-то прочла я интервью с одной писательницей. Назовем ее Икс. Самое важное, утверждала она, — это стать непререкаемым литературным авторитетом. Надо заметить, что эта Икс, которая не так богата литературным талантом, как незаурядным дарованием по части маклерства, а также способностью с ходу выпалить любую глупость, что на ум взбредет, огласила великую современную литературную истину. К слову: эта Икс и в самом деле стала непререкаемым литературным авторитетом.