Что я любил - читать онлайн книгу. Автор: Сири Хустведт cтр.№ 102

— Я постоянно слышу у себя в голове какой-то голос, — продолжал он. — Никто об этом не знает, только я. Он никому из окружающих не понравится. Вот я и говорю с ними другими голосами, с каждым по-своему. Только Тедди понимает меня, потому что он сам такой же. Но даже с ним у меня не тот голос, который я слышу в голове.

Я заелозил ладонями по столешнице.

— А как же доктор Монк?

Марк хмыкнул:

— Она строит из себя очень умную, только это не так.

— Все, что между нами было, — сплошное притворство!

Марк покосился на меня:

— Ну, вот, вы опять ничего не поняли. Я всегда к вам хорошо относился, с самого детства.

Даже толком кивнуть у меня не было сил. Я с трудом представлял себе, как вылезу из-за стола.

— Я не знаю, случилось с этим мальчиком что-то или нет, но если ты думаешь, что случилось, и действительно считаешь, что его убили, ты должен заявить в полицию.

— Я не могу.

— Но ты должен!

— Да в Калифорнии он! — выпалил Марк. — Удрал туда с каким-то мужиком. Тедди просто хотел вас побесить и втравил меня в это. Никто никого не убивал. Это шутка, понимаете? Розыгрыш. Прикол.

Он еще не закончил, но я уже знал, что он говорит правду. Таково было единственно разумное объяснение. Никто никого не убивал. Мальчик был жив-здоров где-то в Калифорнии. Мне было стыдно за то, как жестоко меня разыграли, и за то, как легко я купился. Меня бросило в жар. Я оперся локтями на стол и попытался вытащить себя из тисков стула. Жгучая боль прострелила мне шею и поползла по спине вниз. Значит, удалиться с достоинством не удастся.

— Что ты намерен делать? Ты возвращаешься или остаешься? Но учти, если ты не вернешься, Вайолет велела тебе передать, чтобы ты забыл к ней дорогу. Тебе уже девятнадцать. Никто тебя содержать не обязан.

Марк с тревогой смотрел на меня:

— Дядя Лео, вам плохо?

Встать в полный рост я не сумел. Тело скособочилось, шея торчала вперед под углом, который, должно быть, придавал мне сходство с большой подбитой птицей.

Неожиданно передо мной вырос Джайлз. У меня возникло жуткое чувство, что все это время он был где-то поблизости.

— Обопритесь на мою руку, — сказал он.

В его голосе звучала неподдельная забота, и я испугался. В следующее мгновение он завладел моим локтем. Чтобы не дать ему до себя дотрагиваться, мне пришлось бы дернуть рукой и переместить таким образом центр тяжести всего тела, но я не мог этого сделать.

— Вам же к врачу нужно, — продолжал Джайлз. — Если бы мы были в Нью-Йорке, я бы направил вас к моему мануальному терапевту. Он просто кудесник. Знаете, я один раз спину вывихнул, когда танцевал, представляете?

— Мы доведем вас до вашего номера, дядя Лео. Поможешь, Тедди?

— Не вопрос!

Это был долгий и мучительный путь. Каждый сделанный шаг посылал болевой удар от бедра до самой шеи. Голову я поднять не мог, поэтому практически не видел, что творится вокруг, но присутствие с одной стороны Джайлза и с другой Марка вызывало во мне смутное чувство опасности. Они устроили по пути такую демонстрацию галантности и заботы, ну ни дать ни взять актеры, которым поручили сымпровизировать этюд с калекой в качестве реквизита. Говорил в основном Джайлз, пространно рассуждая о мануальной терапии и иглоукалывании. Он настоятельно рекомендовал китайские снадобья на травах и гимнастику пилатес, потом переключился с альтернативной медицины на искусство, упомянув о коллекционерах, покупающих его работы, о последних продажах, о большом очерке, посвященном его творчеству. Я знал, что это не пустопорожняя болтовня, что он куда-то клонит и вот-вот перейдет к главному. И он перешел. Он заговорил о холсте Билла.

Я прикрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от его трепотни. А он распинался о том, что у него и в мыслях не было кого-то обидеть, что ему это "и во сне не могло присниться", что все нахлынуло как порыв вдохновения, как путь к ниспровержению, как нечто доселе в искусстве неизведанное. В общем, можно было подумать, что я слышу Хассеборга. Думаю, что даже слова он выбирал те же. Говоря, он все сильнее сжимал мой локоть.

— Уильям Векслер, безусловно, был художником замечательным, но работа, которую я купил, явно проходная. В моем преломлении в ней открылись новые грани.

Слава богу, что я не мог на него в этот момент посмотреть!

— Мура это ваше преломление, — произнес, вернее, почти прошептал я.

Мы свернули в длинный коридор, который вел в мой номер. В нем не было ни души, и от этого мое смятение только увеличилось. В дальнем конце маячил автомат прохладительных напитков. Почему-то по дороге туда я его не заметил и теперь не мог взять в толк, каким образом мне удалось не заметить этот горевший множеством лампочек агрегат чуть ли не у самой моей двери.

— Вы просто отказываетесь понять, — продолжал Джайлз, — что в моей работе тоже присутствует личностный аспект. Написанный Уильямом Векслером портрет его сына, портрет моего ММ, моего второго Я, из которого состоит моя 7-Я, отныне является частью той скорбной дани, которую я приношу своей покойной матери.

Я почел за лучшее промолчать. Мне хотелось только одного: как можно быстрее отвязаться от этой парочки. Только бы дотащить свое искореженное болью тело до номера и захлопнуть за собой дверь.

— Мы с Марком питаем одинаковые сыновние чувства к нашим матерям, профессор. Вы, я надеюсь, в курсе?

— Хорош, Тедди, — оборвал его Марк.

Тон был резким, даже грубым.

Я не мог поднять глаз от ковра на полу. Джайлз и Марк остановились, и я услышал легкий щелчок. В дверь номера вставили магнитную карточку.

— Позвольте, но это не мой номер, — сказал я.

— Совершенно верно, это наш. Он ближе. Вы располагайтесь. У нас тут две кровати.

— Спасибо, не стоит, — сказал я, переведя дух, но Джайлз уже толкал дверь, и она медленно открывалась.

Я ожидал, что за ней окажется такой же номер, как у меня, но даже сквозь открывшуюся щель понял, что ошибся. Комната была полна дыма, но не табачного, нет. В ней что-то жгли. Я стоял на пороге, поэтому видел только ограниченный участок номера. Пол передо мной был усеян какими-то отбросами. На подносе, принесенном из кухни отеля, валялись сигаретные окурки и недоеденный гамбургер, политый кетчупом, причем кетчуп растекся по ковру. Рядом с подносом лежала пара женских трусиков-бикини и сильно обгоревшая скомканная простыня. Я заметил неровные коричнево-оранжевые следы пламени и еще какие-то пятна, похожие на кровь. Их было много, и при взгляде на них у меня перехватило горло. Тут же, на простыне, была брошена свернутая кольцом нейлоновая веревка, а рядом с ней лежал черный пистолет. Я отчетливо помню каждую деталь, хотя весь этот чудовищный натюрморт уже в тот момент, когда я его увидел, казался скорее галлюцинацией.