Хоп-хоп, улитка - читать онлайн книгу. Автор: Марта Кетро cтр.№ 34

(Тетя Вера, кроме того что была бухгалтером и, кажется, стервой, хотя я по малолетству этого понять не могла, еще немножечко шила. Именно она изготавливала моей маме ужасные платьица с пуговичками, отрезной талией и рукавчиками «фонарик». И если на платье было меньше двух воланов, тетя Вера неподражаемо кривила толстые фиолетовые губы и говорила «простенько…».)

Истинно парижский шик шляпки отягощал (или подчеркивал) ее сложносочиненный цвет — тот неповторимый оттенок, который случается, если размять небольшое количество черники и земляники в молоке. Или, может, у них во Франции весенними вечерами иногда бывает такое небо, не знаю, но на этикетке для краткости написали «лиловый».

Как только мы отошли от кассы, из пакетика с постыдной надписью «Sale» выглянул лиловый бантик, оценил обстановку и спросил:

— И с чем ты меня будешь носить?! Ой, а смотри, какая сумочка, я бы с ней, пожалуй, подружилась!

— Молчи, дура, это «Гуччи». Сейчас куплю тебе перчатки в Манеже. И сиди тихо, а то сдам обратно в магазин.

Бантик засопел и спрятался в пакет.

В «Охотном ряду» шляпка потеряла голову. В каждом магазинчике высовывалась из пакета и, приметив более или менее подходящую по цвету вещь, страстно прижималась к ней мягким фетровым краешком и сравнивала оттенки. Почему-то выходило так, что ни один предмет дешевле двухсот баксов ее не устраивал:

— Этот слишком розовый, этот какой-то малиновый, а это вообще сиреневый, ты что, ослепла? Ведь я, я-то ли-ло-ва-я. Нет, ты точно дальтоник.

В «Терранове» она симулировала рвотные спазмы, в «Топ Шопе» устроила истерику:

— Ты издеваешься надо мной? Специально купила, чтобы мучить? Это — одежда? Унесите меня, я задыхаюсь…

Впрочем, быстро пришла в себя, протащив меня по «Лорену Видалю», «Лакосте» и еще десятку-другому лавочек.

— Ой, какой пушок, — пищала она, — какой миленький, давай купим пушок! И шарф. А вот сапоги тоже было бы неплохо, ничего, что они на три размера больше, ваты подложишь. Хорошо, раз ты хочешь быть практичной, давай купим добротный твидовый пиджачок. И куртку. И, и, и… вот эти трусы, совершенно идеально мне подходят. Ну и что, что не видно под штанами, в женщине все должно быть прекрасно… И вот что, смени-ка помаду, я тебе не клоунский колпак, чтобы сочетаться с коричневым ртом…

Я купила ей крошечную кофточку приблизительно ее цвета за неприличные деньги, перчатки на тон светлее и два оттенка губной помады, потому что она почти впала в депрессию от невозможности выбрать один.

Дома она вела себя тихо, даже понравилась мужу и спокойно переночевала на цветочной вазе, пошипев, правда, на кошек — у нее, видите ли, аллергия на шерсть.

Но днем, когда я собралась на прогулку, шляпка осторожно подала голос:

— Пожалуйста, не думай, что я на тебя давлю, но тебе не кажется, что для всех было бы лучше, если бы ты стала блондинкой? Стоит ли держаться за натуральность? Мне, право, рыженький не идет…

Тут она поймала мой красноречивый взгляд, и голос у нее сорвался.

— Что ты так смотришь, ненавидишь меня, да? Господи, лучше бы я потерялась вчера в метро и досталась бомжам, да, бомжам! Они были бы рады, они бы меня любили, а ты даже не хочешь доставить бедной девочке капельку удовольствия! Хоть в баклажановый волосы перекрась, а? Это же невыносииииимо…

И она заплакала так горько и безутешно, как могут плакать только маленькие французские шляпки. Лиловые, да.

Я осторожно сняла ее с головы, повесила обратно на вазу и на цыпочках выбралась из дома, прихватив с вешалки жизнерадостный растаманский берет. Как только мы вышли из подъезда, он кашлянул и прошептал мне на ухо: «Что, птичка, тяжела жизнь? Как насчет косячка?»…

Так что я ни в чём не виновата.

* * *

«В конце концов, написание текста не есть средство самоисцеления — это всего лишь слабая попытка на пути к самоисцелению.

Однако честно все рассказать — чертовски трудно.

Чем больше я стараюсь быть честным, тем глубже тонут во мраке правильные слова.

Я не собираюсь оправдываться».

«Чем больше я стараюсь быть честным» — это Мураками сказал, и он, безусловно, мастер, потому что мне пока достаточно первых четырех слов, чтобы почувствовать абсолютную беспомощность. Чем больше я стараюсь быть, тем глубже тону во мраке. И если вдруг «быть» случайно удается, то вопроса о честности не возникает — успеваешь схватить немного настоящего воздуха, прежде чем погружаешься обратно, и все.

Я живу под одеялом. Просыпаюсь утром, высовываю нос, ловлю волну сквозняка и думаю «ну не-е-е-ет» — и снова прячусь. Впрочем, физиологические потребности, конечно, выгоняют. И голодные кошки. Только нужно быть очень осторожной — достаешь из-под подушки нагретое за ночь платье и носочки, затаскиваешь в пододеяльный домик и там одеваешься, стараясь не напустить холодного воздуха. Потом очень быстро в ванную, где теплый пол и можно немного расслабиться. Мыться противно.

Зато теперь можно дойти до кухни почти без содроганий. Собственно, я уже могу написать в Книгу Жизни главу «Как добраться до кухни и не впасть в депрессию», но это пока все, чего удалось добиться на сегодняшний день. Не так уж плохо, звезда моя.

В интернет не хожу, кажется, из него дует.

Коту холодно, и он требует, чтобы я как-то исправила ситуацию — ходит хвостиком, забегает вперед, заглядывает в глаза и орет, потому что привык ждать от меня решения своих проблем. Точно так же он жалуется, когда ему не дает кошка. Убедившись, что я отказываюсь помочь, демонстративно какает у порога.

(А когда у него однажды завелись блохи, он ужасно удивился, дурачок, и бегал от них по всему дому — куснет его невидимый враг за попку, и он летит на шкаф прятаться, оттуда под кровать, потом на холодильник — так и скакал целыми днями, как шарик в арканоиде.)

К сожалению, я не запаслась рукоделием, хотя собиралась заранее накупить легких разноцветных тканей и всю неделю шить широкие юбки на лето. Впрочем, при существующем состоянии души я все равно нашила бы из них тепленьких стеганых тулупчиков, салопчиков и армячишек.

Подло быть благополучной, когда котята замерзают в подвале. Когда птицы умирают на лету, собаки голодают, а у снеговиков отваливаются носы. Подло, но вполне возможно, если не вылезать из-под одеяла.

Да, собственно, о том, чтобы быть: нам всем они необходимы, эти морозы. После трех недель праздничного радужного пьянства, переливающегося семью цветами чувств (предвкушения, радости, веселья, умиления, печали, похмелья и фиолетовой депрессии, восточный край которой, впрочем, уже снова алеет предвкушением), после избыточного дружелюбия, банального обжорства, непрерывного единения со всем советским народом и распродажного разгула, который есть не что иное, как попытка снова и снова обозначить себя в социуме (а заодно и вообще в жизни), некоторая аскеза просто необходима, чтобы снова начать быть.