Слепые подсолнухи - читать онлайн книгу. Автор: Альберто Мендес cтр.№ 21

Эта тишина окутала и поглотила все: решетку, галерею, едва наступившую ночь и тяжелое, взволнованное дыхание, одышку Младенца, который в этот миг вершил свое правосудие. Караульный, подчиияясь властному молчаливому приказу безумца, аккуратно, медленно положил свой маузер на пол. Подчинился полностью и бесповоротно, увидев, как профессионально Младенец передернул затвор винтовки. Передернул затвор, потом медленно приставил ствол себе под подбородок. Сказал, что никого никогда не убивал и что ему суждено умереть дважды. Спустил крючок, грохот выстрела распорол замершую в тревожном ожидании тишину. Выстрелил, чтобы оплатить свои долги.

Крики, свист, резкие, отрывистые команды одних и мрачное оцепенение других подвели итоговую черту под днем, который мог бы стать одним из немногих счастливых дней, когда не случилось ни единой смерти. Младший капеллан соборовал ушедшего в мир иной и прочел отходную молитву за упокой души, оставившей на земле бренные останки, разорванные на тысячи мелких кусков.

На следующий день, несмотря на то что списки были подготовлены и во дворе тарахтели грузовики в ожидании покорных судьбе осужденных из четвертой галереи, ни одного имени так и не было названо. В тот день так никого и не отконвоировали в ставку полковника Эймара. Хуан все еще находился под глубоким впечатлением от поступка Младенца. Поражался покорности, с которой он ожидал собственной смерти. И это ожидание становилось все более невыносимым.

Смерть? Почему обязательно смерть? Пока его еще никто ни в чем не обвинил. Ничего конкретного, кроме разве того, что всю войну он провел неизвестно где и только под конец почему-то оказался в Мадриде. Никто не знал, что приехал он в столицу из Эльды [24] , направленный лично Фернандо Клаудином для организации покушения на полковника Касадо.

Потратил уйму времени, скрупулезно изучая ежедневный распорядок дня Касадо. Тщательно отмечал, в котором часу тот входил и покидал ставку командования, где жил, какой дорогой, по каким улицам обычно ходил…

Когда для покушения уже все было готово, Мадрид сдался войскам генерала Франко. Нельзя было, что ли, оттянуть поражение хотя бы на пару дней?

О покушении знали только Тольятти [25] и Клаудин, но у них никто не спросит. Хуан был всего-то простым мелким служащим в тюрьме. Он был довольно молод. Неясное прошлое не позволяло его в чем-нибудь обвинять, привлекать к ответственности за военные преступления. И это его утешало. Он был всего лишь еще одним потерпевшим поражение, еще одним потерявшим свою удачу, тем, кто абсолютно случайно оказался в Мадриде 18 июля 1936 года.

Пожалуй, его личное, Хуана Сенры, поражение в войне можно будет от посторонних глаз скрыть.

Он услышал свое имя. Звук эхом прокатился под сводами лестниц, выходивших на галереи. Следом за именем брызнуло многократное дробное эхо, а когда сержант Эдельмиро выкрикнул его имя еще раз, стоя уже у самой решетки, отделявшей галерею от прочих помещений, все заключенные обернулись и посмотрели на Хуана Сенру, проводили взглядами, полными спокойствия, покорности и удивления. Обычно смерть приходила точно по расписанию, но только не в этот день, сейчас она пришла неожиданно.

Хуан поднял руку, в кулаке он судорожно сжимал алюминиевую плошку. Сержант двинулся к выходу, расчищая свободный проход заключенному среди скорчившихся на полу сокамерников. У выхода заняли определенный порядок: сержант впереди процессии, посреди — Хуан Сенра, двое солдат, истощенных и тщедушных, по бокам сзади. Так спустились к малюсенькой камере без единого окна, у пищеблока, в подвале.

Там их уже поджидали полковник Эймар и женщина, укутанная в потрепанную каракулевую шубу. Пожилая дама прижимала сумку к груди, словно хищная птица свою добычу. Они устроились на каменных лавках. При виде Хуана пожилая дама хотела было встать, но властный, решительный жест полковника пресек ее попытку.

Сержант и караульные замерли в ожидании приказа начальника, который наконец соизволил вяло махнуть рукой.

— Хотите остаться с заключенным наедине, господин полковник? — с удивлением спросил сержант.

В ответ господин полковник еще раз взмахнул рукой, но более решительно. Он сопроводил солдат до выхода из камеры. Дверь они оставили полуоткрытой, отошли на достаточное расстояние так, чтобы было не слышно, о чем говорят, но зато можно было следить за тем, что происходит в камере.

Было видно, как полковник и его супруга устроились против Хуана Сенры, который оставался спокойным в ожидании объяснений, что происходит.

Было видно, как пожилая женщина, укутанная в потрепанную каракулевую шубу, неторопливо вынула из сумки фотографию, протянула ее заключенному и тот кивнул в знак согласия.

Сержант Эдельмиро не мог расслышать ни слова из того, что говорил Хуан Сенра, простодушно и чистосердечно рассказывающий родителям, каким был их сын, Мигель Эймар. Говорил о его необузданном, своевольном характере и неустрашимой отваге, которую тот проявил, отказываясь покинуть уже обреченный Мадрид. Сержант Эдельмиро не мог слышать историй, которые искусно плел Хуан Сенра матери Мигеля. Лицо пожилой женщины все более озарялось внутренним светом — по мере того, как каменные пласты лжи замещали собой изуверскую жестокость реальности.

Сержант Эдельмиро не мог интуитивно почувствовать — война не оставляет места чувствительности, особенно в восприятии мелких деталей, — что инстинкт выживания заставил Хуана Сенру поддаться чувству жалости к женщине, обезумевшей от горя, и следовать за этим чувством жалости до тех пор, пока он не понял, что слышит то, что называется предсмертным хрипом.

Единственное, что сержанту было видно: пожилая дама подошла вплотную к заключенному Сенре, который во власти собственного красноречия все говорил и говорил без остановки. Говорил монотонно, многословно, отвечая на короткие вопросы пожилой дамы, супруги полковника. С огромным удивлением сержант увидел, как пожилая дама по-матерински нежно взяла заключенного за руку и усадила его на скамью рядом с растерянным полковником. Скамья стояла по правой стороне камеры, за дверью, оттого сержанту в проем не все было видно. Один из караульных попросил разрешения свернуть сигарету, и все трое немых свидетелей с облегчением отмахнулись от того, что происходило в камере. Никто из них не решился спросить о чем-либо старшего по званию.

Когда Хуан вернулся обратно во вторую галерею, в его голове все еще звенела последняя фраза, произнесенная пожилой дамой: «Я передам тебе свитер, здесь очень холодно». И умоляющее лепетание сурового полковника: «Виолета, пожалуйста!»

Хуан не отважился никому рассказать о том, что произошло в камере, когда он остался наедине с пожилой дамой и полковником. Да никто ни о чем его и не спрашивал. Никто, за исключением Эдуардо Лопеса. Некое подобие эндогамии, брачно-родственных отношений внутри боевой группы воинов, потерпевших поражение, заставляло Хуана откровенничать с политкомиссаром. Тот в данную минуту был в полном замешательстве.