– А кто смотрит за вашей собакой, когда вы путешествуете автостопом?
– Никто, – поморщился седовласый. – Она остается в фургоне.
– Целые сутки?
Вопрос, заданный Иссерли, вовсе не звучал как обвинение, но тем не менее задел седовласого за живое. Возбуждение и энергия покинули его разом и он сразу превратился в апатичное и удрученное существо.
– Я никогда не отсутствую так долго, – заявил он вновь ставшим невыразительным голосом. – Мне ведь тоже нужно прогуляться, бывает. И она меня понимает.
Палец Иссерли дрожал на рычажке, но она по-прежнему колебалась, сглатывая одну волну тошноты за другой.
– У меня очень большой фургон, – продолжал оправдываться водсель.
– Угу, – согласилась Иссерли, прикусив губу.
– Я должен быть уверен, что она никуда не убежит, пока меня нет дома, – объяснял он.
– Угу, – сказала Иссерли. Пальцы левой руки щипало от пота, а запястье пронзала боль. – Извините, – прошептала она. – … Мне нужно остановиться ненадолго. Я… я не очень хорошо себя чувствую!
Машина и так уже почти ползла, Иссерли направила ее к ближайшей парковочной площадке и остановилась. Двигатель вздрогнул пару раз и затих. Держась одной слабеющей рукой за руль, Иссерли открыла окно другой.
– Вам плохо, девушка?
Она помотала головой, чувствуя, что говорить не может.
Они сидели некоторое время в молчании, пока свежий воздух наполнял салон «тойоты». Иссерли глубоко дышала, как, впрочем, и водсель. Судя по всему, он, как и она, боролся с чем-то внутри себя.
– Жизнь – это дерьмо. Согласны?
– Не знаю, – вздохнула Иссерли. – Этот мир так прекрасен.
Седовласый презрительно хрюкнул.
– Вот пусть скоты ему и радуются, я так полагаю. Оставьте все его гребаные красоты скотам.
Очевидно, в этом заключалась квинтэссенция его позиции, но тут он заметил, что Иссерли начала плакать, поднял свою грязную руку и нерешительно погладил воздух около ее плеча. Но затем, передумав, сложил обе руки у себя на коленях и отвернулся к своему окну.
– На сегодня я нагулялся, – тихо сказал он. – Можете меня высадить здесь.
Иссерли посмотрела ему прямо в глаза. Они сверкали от невыплаканных слез, и в каждом зрачке отражалось по крохотной Иссерли.
– Понятно, – сказала она и повернула рычажок. Голова водселя навалилась на стекло и неподвижно застыла. Ветер развевал клочковатые седые волосы у него на шее.
Иссерли подняла стекло и нажала на кнопку затемнения. Как только внутри автомобиля установилась уютная полутьма, она оттащила тело водселя от дверцы и повернула его лицом вперед. Глаза водселя были закрыты, и он имел очень мирный вид, в то время как другие водсели часто выглядели во сне испуганными и настороженными. Со стороны могло показаться, что он спит, решив вздремнуть во время долгого путешествия, продолжительностью в тысячи световых лет.
Иссерли открыла перчаточный ящик и извлекла оттуда парик и очки. Затем взяла с заднего сиденья куртку с капюшоном и тщательно одела своего пассажира, спрятав его седые, поблекшие волосы под копной волос таких черных и блестящих, какие когда-то могли расти и у нее самой. Его жесткие брови несколько раз укололи Иссерли в покрытые шрамами ладони.
– Простите, – прошептала она. – Простите.
Когда водсель был подготовлен к дороге, Иссерли отключила затемнение и завела двигатель. Если на шоссе не будет оживленного движения, то до дома она доедет минут за двадцать.
* * *
На ферме Аблах Энсель, как обычно, первым выскочил из коровника встречать ее. Все, казалось, возвращалось на круги своя.
Иссерли открыла дверь со стороны пассажирского сиденья, и Энсель осмотрел добычу.
– Просто прелесть! – похвалил он Иссерли. – Один из самых лучших.
И тут у Иссерли наконец лопнуло терпенье.
– Перестань! – заорала она во все горло. – Какого хрена ты все время повторяешь одно и то же?!
Вздрогнув от неожиданности, Энсель схватился за лежавшее между ними тело. Иссерли тоже схватилась за него, пытаясь удержать его прямо, в то время как оно уползало от нее в протянутые руки подбежавших к машине мужчин.
– Это не лучший! – бушевала она, пихаясь локтями и цепляясь за одежду водселя. – Не лучший и не худший! Это просто… просто…
Вырвавшись из их пальцев, тело тяжело шмякнулось на каменистую почву. Иссерли взвыла в бешенстве:
– Проваливайте на хер! Вы все!
Оставив шелудивых тварей возиться и бормотать над распростертым телом, она, обдав их облаком пыли, поехала в сторону коттеджа.
* * *
Два часа спустя, после отчаянных попыток успокоиться и взять себя в руки, Иссерли нашла в кармане записку Эссуиса и перечитала ее, на этот раз заставив себя расшифровать последние строки. Судя по всему, у «Весс инкорпорейтед» имелась к ней еще одна просьба. Наверху интересовались, не может ли она раздобыть для них самку водселя, по возможности – с исправно функционирующими яичниками. Самку не следует подвергать переработке. Надо просто тщательно ее упаковать и отправить на родину, а уж «Весс инкорпорейтед» позаботится обо всем остальном.
13
Иссерли нагишом бродила из комнаты в комнату, боясь заснуть. Она двигалась по спирали: начинала свой путь в спальне, затем направлялась через лестничную площадку ко второй спальне, которой никогда не пользовалась, спускалась по лестнице в гостиную с прогнившим полом, оттуда – в пустую главную спальню, в прихожую, заполненную ветками и сучьями, потом – в выпотрошенную кухню и, наконец, в сырую ванную комнату. Обходя их, она вспоминала всю свою жизнь и думала, как ей поступить с будущим.
Среди рассмотренных вариантов, которые позволяли, как минимум, продержаться до утра, была идея снести все внутренние стены в коттедже. Мысль эта посетила Иссерли на первом этаже в прихожей, когда она взяла большую палку и внезапно изо всей силы врезала ею по ближайшей стене. Результат превзошел ее ожидания – штукатурка брызнула во все стороны, а на месте удара образовалась дыра, в которой виднелась деревянная балка. Иссерли ударила снова – и еще один кусок штукатурки отлетел. Может, стоит превратить весь дом в одну большую комнату? А может, вообще снести эту чертову берлогу?
Поколотив стену минут двадцать и проделав в ней дыру, куда вполне можно было пролезть, Иссерли почувствовала, что ей разонравилось. Шрам на месте ампутированного шестого пальца пронзала невыносимая боль, да и спина тоже разболелась после этого приступа злости. Тогда Иссерли бросила свое занятие и снова принялась ходить по дому. На ее босые ступни налипала всякая дрянь. Она ходила из комнаты в комнату, время от времени царапая ногтями какую-нибудь стену. Дом скрипел и потрескивал. Снаружи, на ветвях деревьев, аблахские совы перекрикивались друг с другом, стеная, словно человеческая самка от оргазма. Ветер приносил с пляжа звук прибоя. Где-то вдалеке гудел в тумане ревун.