Дождь прольется вдруг и другие рассказы - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Фейбер cтр.№ 41

— Польша! — орала она ему в ухо, позволив носу его, такому же, как у «конкорда», совершить недолгий полет над поблескивающей расщелинкой ее груди.

— Голландия! — подтверждал он, кивая, как семафор.

— Польша! — снова орала она.

— Усек! Усек!

Имя у него было такое, что через неделю Кася его уже и не вспомнила бы, а жил он в отеле под названием «Дельта». Катажина полагала, что в английских отелях селятся только богачи да туристы, однако, добравшись со своим мужчиной до «Дельты», поняла: в них находится место и бедным. Собственно, места тут было немного: мужчина ее жил с еще пятью другими в кроличьей клетке на шестом этаже — на чердаке, который использовался не для хранения неразбитых раковин, туалетных бачков и прочих сомнительной пригодности протезов, а оказавшихся в излишке людей.

— Кася, это Даги и Тим.

— Пол в твоем распоряжении, беби! — стриженный «ёжиком» белый мужчина и пышноволосый черный приветственно подняли банки с пивом.

И вправду, усесться здесь можно было лишь на пол, поскольку большую часть комнаты занимали двухъярусные нары — три приземистых стеллажа из старого дерева с матрацами, похожими на чудовищные продолговатые «Биг-Маки». То, что оставалось свободным, почти целиком занимал комод, из ящиков которого истекали, точно струйки слюны, носки и рукава рубашек; поверх комода стоял маленький CD-плеер, с дребезгом изрыгавший звуки Manic Street Preachers и Nirvana. Даги и Тим сидели, сгорбясь, посреди груды пивных банок и сигаретных окурков, глаза их, смотревшие из-под потных бровей, казались плексигласовыми. Мужчина Каси пустился в объяснения — оказывается Пит, занимавший койку у самого умывальника, куда-то запропастился, а куда — неизвестно; Даги объяснил это гораздо более сжато: «Псих он загребанный!». Еще двое отправились за пивом, и им же, мудакам, будет лучше, если они не вылакают его на обратном пути.

Катажина решила, что ночевать здесь сегодня она все же не будет, и легонько подпихнула своего мужчину локтем в пузо, давая понять, что он может расслабиться, присесть и открыть для нее банку пива. Насчет безопасности своей она особо не волновалась: импотенцией тут смердело почище, чем спиртным, дымищем и нестираными майками.

— Откуда ты, Тим? — поинтересовалась она, втискивая спину в развилку костлявых ног своего мужчины.

— Папуа — Новая Гвинея, — усмехнулся чернокожий. — А ты?

— Из Польши, — ответила она и, увидев на его лице недоумение, добавила: — «Солидарность» — слышал?

— Ты говоришь по-польски?

— Да. Конечно.

— Скажи что-нибудь на полянском.

— Ja rozmawiam ро Polski i ty mnie nie rozumisz. [3]

— Ничего не понял.

— А как насчет языка Папуа — Новая Гвинея?

— Я говорю только по-английски. По-английски и на пиджин. Пиджин — это не язык. Ты пиджин знаешь?

— Кто сказал, что это не язык?

— Тот, кто его знает. Пиджин — просто дерьмовый английский, понимаешь? Вроде похожий на английский, а на деле… просто дерьмо. Бепо ми кэм сингот на ю но и стап. Ю гоу ви?

— Совсем другой язык — на мой слух.

— Бред собачий, соба-а-а-чий бред! «Бепо» — это before, так? «Ми кам» — те соте, так? Понимаешь, в чем дело? Английский — настоящий язык. Всякому, кто считает, что мне лучше жить в Новой Гвинее, следует заняться своими гребаными мозгами. Здесь для меня — самое подходящее место. Так, Тим?

— Так, Даги.

Вернулись те двое, пивное подкрепление. Они задержались, поскольку один из них пал жертвой имевшей малопонятное происхождение усталости, по причине коей он норовил прилечь поспать на каждой попадавшейся ему по дороге скамейке и на каждом крылечке. Теперь он вскарабкался на нары и попросил выключить сразу и музыку, и свет.

— Да шел бы ты на хер! — ощерился Даги. — Я всю гребаную ночь слушаю твой гребаный храп, каждую гребаную ночь слушаю, так? Ну вот и ты слушай мою гребаную музыку, так?

Все шестеро уже два года как валялись бок о бок в этом лишенном толчка сортире. Морскими свинками, проходившими испытание бесконечным бездельем, — вот кем они были, свинками, посаженными взамен каких-нибудь полоумных подопытных в бесконечно крутящуюся центрифугу.

Кася и ее мужчина теперь уж почти лежали, головы их подпирала утянутая с одной из коек подушка. Руки мужчины привольно покоились, обнимая Касю сзади, на ее груди. Его запястья без особого умысла прижимали покрытые тканью соски; смелости, потребной, чтобы пустить в ход пальцы, ему не хватало, они годились лишь для одного — вскрывать пивные банки да щелкать зажигалкой, от которой прикуривала Кася.

— Не стоит тебе пить, — поддразнивая ее, проворковал он. — Ты еще маленькая.

— Ну да, большая такая маленькая, — тем же тоном ответила она, вытягиваясь и приникая к нему. — Метра под полтора.

На миг он прижался лицом к ее волосам, без поцелуя, потом откинул голову назад, вливая в подрагивающее горло спиртное. Кася, обернувшись, снисходительно, почти по-матерински взглянула на него. Ее страна представляла собой трясину хмельного отчаяния, к пьяницам Касе было не привыкать. Теперь она понимала, что, по-видимому, то же относится и ко всему прочему миру: символические страны, столь отчетливо разграниченные на картах, на самом деле накрыты океаном пьяного беспутства. И назначение Каси состояло в том, чтобы пересечь этот океан, не замочив ног, высматривая все, какие попадутся дорогой, маленькие Арараты.

«Надо бы это записать», — подумала она. И спросила у своего мужчины:

— Ручки не найдется?

— Нет, — ответил он.

Кася, не поднимаясь с пола, оглядела комнату — впрочем, увидеть здесь ручку она не надеялась. Помимо всего прочего, даже если бы какой-то чрезмерно ревностный милиционер швырнул в эту комнату гранату со слезоточивым газом, клубы стоявшего в ней дыма вряд ли стали бы плотнее. Здоровенный плакат фильма «Спасатели Малибу» с голой по пояс Памелой Андерсон, и тот различался с трудом — не то потому, что и на нем клубился туман, не то потому, что видимость в комнате была почти нулевая. Кася проморгалась, сощурилась, пытаясь разглядеть неуловимые соски Памелы.

— Ты здесь на отдыхе или как? — спросил Даги.

— Работаю в дядином ресторанчике. Его последняя официантка уволилась в спешном порядке.

— Почему?

— Сексуальные, как их… сексуальные домогательства?

— Дядины?

— Может быть. Я у него не спрашивала. Скорее всего, клиенты расстарались. Не знаю.

Мужчина Каси уже словно бы ласкал ее, выпитое вознесло его на тот волшебный уровень, от которого было рукой подать до коматозного сна и на котором он наконец обрел уверенность в себе, достаточную, чтобы накрыть ладонями ее груди. Кася ласково потерлась затылком о его шею.