Рукопись, найденная в чемодане - читать онлайн книгу. Автор: Марк Хелприн cтр.№ 106

Хотя вагоны-рестораны всегда были полны и шумны, многие из пассажиров ели у себя в купе. Люди ограничены в средствах, и некоторые, по-видимому, могли позволить себе заплатить за проезд в купе, но не за обед в ресторане, а потому прихватывали с собой корзинки с едой, словно на пикник. Я частенько затевал игру, в которой палки салями выполняли роль часовых и минутных стрелок. «Двадцать минут…» – говорил я, когда салями проезжала мимо, указывая на Западную Виргинию, а потом, возможно, несколькими поездами позже, когда салями указывала на Нью-Хейвен, добавлял: «третьего».

Иногда мы видели драки, видели мужчин, избивавших женщин, хотя случалось видывать и женщин, бьющих мужчин. Однажды в поезде, шедшем на юг, из Чикаго в Нью-Йорк, мы видели двух человекообразных обезьян (я почти уверен, что это были обезьяны), глазевших друг на друга так, словно бы они были влюблены.

Как-то раз летним вечером мы наблюдали, как мимо медленно ползли несколько вагонов с приоткрытыми окнами, и во всех купе было по музыканту, каждый из которых играл ту или иную часть из одного и того же фортепианного концерта Бетховена. Либо то был гастролировавший симфонический оркестр, либо мы стали свидетелями одного из величайших совпадений в мире.

Можно назвать почти все на свете: кроликов, акробатов, плачущих женщин, борзых щенков, бухгалтеров, скучающих детей, влюбленных обезьян, смертельно больных сицилийцев, – и всех их мы видели катящимися мимо. В этой вселенной можно было определять время по расположению палок салями, а обнаженная женская фигура, полностью освещенная, всегда была захватывающе прекрасной. Хотя я никогда не мог познакомиться с той нагой красавицей, что проплыла мимо меня на скорости пять миль в час, а теперь – либо мертва, либо разменяла вторую сотню лет. На протяжении десяти секунд я видел ее во всей ее прелести – и с тех самых пор не переставал ее обожать.

Настоящей добычей, однако, становились для нас частные вагоны. В некоторых из них имелись рояли, мраморные кухни и ванны, в которых можно было искупать слона. Когда появлялись эти дачи на колесах (а это бывало по нескольку раз в день), то можно было видеть, как подаются обеды, как проводятся совещания, как промышленные магнаты занимаются подсчетом возможной прибыли за огромными столами, сидя в кожаных креслах цвета красного вина, размером с итальянский автомобиль.

Созерцать богатство интерьеров, освещенных электричеством или мерцанием огня в каминах, было интересно не из-за деталей обстановки, а благодаря тому, что они внушали всем своим видом. Они заставляли меня тянуться к подлинной жизни, хотя подлинная жизнь была именно в том, чем я обладал тогда, сам того не ведая. Я совершал ошибку, достаточно распространенную, полагая, что жить подлинной жизнью означает знать многие вещи и многих людей, подвергать себя опасностям в дальних краях, пересекать океаны, затевать сооружение электростанции на реке Колумбия или учреждать пароходную линию в Боливии. Я не переставал удивляться, откуда брались все те высокие и элегантные женщины в вагонах, великолепные одеяния которых делали их похожими на героических женщин, чьи профили выбиты на монетах. Кто они были такие, чтобы знать так много грехов и сидеть так спокойно и непринужденно, знай себе попивая вино цвета рубина? Я понимал, что когда-то они были маленькими девочками, вроде моих одноклассниц, трепетными как лани. Что пережили они, оказавшись в купе? Случится ли такое со мной, или это происходит только с теми, кто может позволить себе колесить по просторам страны в собственных вагонах, построенных из ценных пород дерева?

В свои девять лет я знал достаточно, чтобы, всего только заглядывая в окна проходящих вагонов, понять: магнаты как класс людей определенно несчастны. Запах этого несчастья исторгался из их великолепных и дорогостоящих гнезд подобно тому, как соответствующий запах доносился из вагонов для скота. Если ветер дул в определенном направлении и с определенной скоростью, то запах поезда со скотом ощущался за полчаса до его появления и долгое время после того, как вагоны пропадали из виду. То же самое было и с миллионерами, чье несчастье возвещало об их присутствии едва ли не за милю, как по волшебству.

Существовало по крайней мере четыреста сказочно богатых семейств, возможно, и больше, но мы знали только самых известных из них или тех, кто имел отношение к нашим местным делам. Мы знали их имена так же, как сегодня дети знают имена кинозвезд и бейсболистов. Здесь кроется загадка, которая поставила в тупик единственного детектива из полицейского участка Оссининга, ибо записи о вечерних поездах того дня каким-то образом исчезли из архива начальника Центрального вокзала, и из диспетчерской, и даже из справочной службы вокзала Чикаго. Происшествие, случившееся вечером 5 июня 1914 года, оставило пробел в истории железнодорожного движения.

Около двадцати минут восьмого и стрелочники, и я насторожились. Одинокий локомотив с единственным вагоном появился с юга, он, не значащийся в расписании, шел по товарному пути, и о его появлении оповестили только автоматические огоньки на пульте. Когда он незаконно следовал мимо, стрелочники изо всех сил пытались прочесть на локомотиве серийный номер и вознегодовали, потому что его вроде бы не существовало. Я, однако, имел возможность взглянуть в буксируемый им вагон с затемненными окнами и без огней. Казалось, он направлялся в депо для ремонта, но на следующий день его в депо не было. Он мог проследовать сколько угодно далеко на запад, ни разу не останавливаясь, пока не замер где-нибудь на запасном пути в Монтане или же в апельсиновой роще в Сан-Диего. Кто знает? Он сделал краткую остановку в полутораста ярдах к северу от нас, и в угасающем свете мы видели, как с обзорной платформы спрыгнули двое. Почему на локомотиве не было номера? Стрелочники были того мнения, что он был, но они упустили его из-за какого сочетания случайности и отсутствия света.

– Зато я видел буквы на вагоне, – гордо сказал я.

– Точно видел?

– Ну.

– И что это были за буквы?

Хотя я не был достаточно высок, чтобы, стоя за столом, видеть все поверх подоконника, я успел прочесть аббревиатуру кгс.

Лишь позже детектив из Оссининга изучил в поисках кага-эсов метрические книги, вынырнув оттуда с превеликим множеством подозреваемых. С Кеннетом Г. Сазерлендом, Клайдом Г. Свингом, Клиффордом Гарольдом Скофилдом и другими, каждый из которых мог отчитаться не только в своем местонахождении в этот вечер, но и в местонахождении своего личного вагона, буде таковой у него в самом деле имелся.

Первым какой-то свет на произошедшее в тот вечер преступление пролил не этот детектив, но репортер местной газеты. Детектив снял гипсовые отпечатки со следов (он был очень дотошен, но даже я знал, что родителей моих убил не олень), допросил железнодорожных рабочих о поездах, проходивших в тот вечер (десятью днями позже они ничего не вспомнили, как не вспомнило бы и большинство соседей), изучил характеристики пуль, способ ведения стрельбы и проч. Я рассказываю об этом в повседневных выражениях и так, словно бы я посторонний, но на самом деле испытываю глубочайшую тоску по родителям, которых вижу в своей памяти, как видел их в последний раз, безмолвными и неподвижными.