Мост Убийц - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 46

— Недурно, а? — заметил Малатеста.

Диего Алатристе холодно созерцал восточную прихотливую пестроту собора — средоточия и символа накопленных за много веков богатств, могущества и завоеваний. Он не относился к тем, на кого красота церкви или дворца воздействовала сильней, чем красота женщины: да нет, не то что не сильней, а, по правде сказать, гораздо меньше. В его мире вместо позолоты и многоцветно-ярких росписей главенствовали коричневато-серые тона неверного туманного рассвета и кожаного колета, грубовато льнущего к телу. Всю свою жизнь видел он, как гибнут в пламени сокровища, произведения искусства, гобелены, мебель, книги — и жизни. Слишком много на своем веку приходилось ему видеть, как убивают, и убивать самому, а потому капитан знал, что огонь, сталь и время рано или поздно разрушат все и что вещи, претендующие на бессмертие, низвергаются в прах и в прах рассыпаются под натиском зол, на которые так богат мир, и бедствий войны. И потому роскошества собора Святого Марка не трогали его совершенно, и душа его оставалась бесчувственна и неотзывчива к тому, чем тщилась поразить его тяжелая пышность убранства — к дуновению священного, к торжеству бессмертного божества. Золото, на которое были воздвигнуты дворцы, церкви и соборы, от начала времен потом своим и кровью добывал он и ему подобные.

— Обрати внимание на главный алтарь, — прошептал Малатеста.

Алатристе взглянул. За средокрестием нефа, чьи ниши и своды с образами изваянных и написанных святых казались отлитыми из чистого золота, восковой свет озарял иконостас с резными статуями и большой равноконечный крест, а за ними — клирос и главный алтарь.

— Дож станет слева, преклонит колени у реклинатория. Он будет один, — сквозь зубы говорил меж тем Малатеста. — Впереди, справа от алтаря, — места членов Совета.

Они сделали еще несколько шагов и остановились перед пятью ступенями, ведущими на клирос. Там перед дарохранительницей горела лампадка, и Малатеста с полнейшим бесстыдством осенил себя перед ней крестным знамением. Между четырех колонн, украшенных затейливой резьбой, перед образом-ретабло, сверкавшим золотом, эмалью и самоцветными камнями, в двойном свете — струившемся от бесчисленных свечей и сероватом, дневном, через слуховые оконца просачивавшемся сверху из-под сводов, — высился главный алтарь.

— Дверь, через которую войдет ускок, ведет прямо вон туда — в левую капеллу. Она называется часовней Святого Петра. До реклинатория — шагов двадцать, не больше.

Алатристе кивнул, всматриваясь так, словно сама жизнь зависела от этого. Впрочем, в известном смысле так оно и было. В сущности, все это представлялось не таким уж безумно сложным. Дело было в дерзости, а не в сложности. И еще в том, что убийца не рассчитывал и даже не намеревался выйти отсюда живым. А в остальном — что и говорить, блестящий план, чистый бриллиант, а не план. И ясно, что, пока вход прикрыт, никакого препятствия не возникнет между убийственным клинком и реклинаторием, у которого в полном одиночестве будет стоять на коленях погруженный в молитву дож.

— Как считаешь? — очень тихо осведомился Малатеста.

— Может, что и выйдет, — согласился капитан без воодушевления.

— Как это «может»? Если падре добежит до капеллы — не «может», а совершенно точно.

Притворяясь чужестранцами, которые восторгаются убранством базилики, они вернулись назад. У чаши со святой водой Малатеста смочил пальцы и снова перекрестился. А на взгляд Алатристе ответил глумливой усмешкой:

— Сыграем святош.

Тем не менее капитан остался в обоснованном сомнении, гадая, не скрывал ли этот напускной цинизм более или менее искреннее и давнее религиозное чувство, о котором итальянец рассказал прошлой ночью. Весьма вероятно, подумал Алатристе, позабавленный этой мыслью. Хотя более вероятно, что оба они попросту стареют.

Поплотнее завернувшись в плащи, вышли наружу, под снег, неспешно падавший с небес и уже застеливший всю площадь белым покрывалом. Его испещрили бесчисленные следы чаячьих лап — птицы опасались, наверное, подниматься в выстуженный воздух лагуны. Малатеста и капитан прошли между колокольней и главным входом во дворец и были уже на причале, когда из южных ворот показалась небольшая процессия. Десятка два гвардейцев, растянувшись цепочкой, отсекли прохожих, очищая дорогу от дворца до здания Монетного двора. Алатристе и его спутник остановились среди зевак.

— Гляди… Напоминает падение Рима.

Без всякой помпы, предшествуемый четырьмя алебардщиками, площадь пересекал дож Джованни Корнари. Левой рукой он опирался о плечо пажа, который держал над ним большой зонт, оберегая от снега. Человек пять приближенных шли следом. Мгновенно сбежавшиеся люди рукоплескали ему, но дож оставался бесстрастен и невозмутим. Да он и в самом деле старик, подумал Алатристе: высохший, узловатый, как корневище, однако в свои семьдесят с лишком сохранивший величественность осанки и легкость движений. Девяносто шестой властелин Венецианской Республики в кармазиновой мантии и такого же цвета шапке шествовал важно, и устремленный куда-то в пространство неподвижный взгляд придавал ему удивительное сходство с хищной птицей, под бременем прожитых лет и власти превратившейся в мумию.

— Пошел взглянуть, как чеканят монету, — шепнул Малатеста. — Или посчитать то, что еще не успел украсть.

И сдавленно, свистяще, скрипуче засмеялся своей злой шутке.

— Пятеро сыновей, — продолжал он так же приглушенно, — на самых высших должностях. Сам прикинь, сколько они загребают все вместе. Семейное предприятие, можно сказать.

Однако Алатристе был отвлечен другим. В свите дожа он заметил статного и молодцеватого капитана Лоренцо Фальеро. Блестел латный ожерельник, показывая, что его обладатель — на службе, висела у бедра шпага, развевались перья на шляпе и нарядный зеленый плащ за плечами.

— Вон и родич твой… — сказал он Малатесте.

— Ну да… Мир вообще тесен, а уж Венеция — не просторней носового платка.

Капитан прошел мимо, то ли не заметив их, то ли сделав вид, что не замечает. Дож и его спутники вошли в ворота Монетного двора, и любопытствующие разошлись. Два эспадачина продолжили свой путь по заснеженной площади между колоннами Сан-Марко и Сан-Теодоро. Алатристе краем глаза смотрел на спутника, замечая, что губы его, полускрытые плащом в тающих хлопьях снега, кривятся в задумчиво-жестокой усмешке.

— Зачем ты ввязался в это дело?

Малатеста некоторое время шел молча. Потом ответил:

— Сам не понимаешь? Шкуру свою спасал. Как еще было выпутаться из той передряги? Обменять жизнь на что-нибудь ценное. И самому в накладе не остаться.

— Сдается мне, я уже недурно тебя знаю, — возразил Алатристе. — Не может быть, чтобы только из-за этого… Мог бы удрать, исчезнуть бесследно. А ты — здесь.

— Ну, сойдемся на том хотя бы, что это не лишено интереса. Представляешь? — Итальянец понизил голос. — Год назад я собирался убить короля, сейчас — дожа… Только папы не хватает для комплекта. Как у вас, у испанцев, говорят: «Дайте славу, а потом хоть на куски рубите».