Корсары Леванта - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 40

— Чертовски не хочется покидать Неаполь, — вздохнул Контрерас. — Пантелария слишком мала, на Сицилии вице-король дохнуть не дает… Только здесь я чувствую себя свободным и даже как будто молодею… Нет, правда — этот город любого встряхнет. Как по-твоему?

— Да. Конечно. А впрочем тряси, не тряси — прожитого не стряхнуть.

— Ха-ха-ха! Верно, клянусь пятью язвами Господа нашего! Твоя правда! Годы летят, как на почтовых… Кстати, о почте… Я только что получил письмо от Лопе де Веги. Наш с тобой крестник Лопито к концу лета должен быть в Неаполе. Несчастный малый, а? И бедняжка Лаурита… Всего полгода довелось им миловаться… Проклятая горячка свела ее в могилу… Нет, но в самом деле — как время мчится! Кажется, только вчера устраивали мы ее дядюшке кошачий концерт — а уж целый год минул.

Алатристе рассеянно кивнул, не сводя глаз с бурых кровяных потеков, тянувшихся от мола до здания таможни на углу улицы Адуана. Те, из чьих тел вытекла эта кровь, сначала сошли на берег вместе с остальными алжирскими корсарами общим числом 27 человек: все они были мориски и, пока не попались, долго разбойничали у берегов Калабрии и Сицилии, где, однажды захватив среди прочих неаполитанский корабль, шедший, естественно, под испанским флагом, вырезали поголовно весь экипаж — от капитана до юнги. Вдовы и сироты погибших собрались на пирсе вместе с довольно многочисленной толпой местных жителей, как обычно явившихся встречать галеры, — и при виде пленных общая ярость достигла такого неистовства, что после краткого совещания с епископом вице-король принял следующее решение: те, кто пожелает умереть по-христиански, будут человеколюбиво и достойно повешены через три дня, но тех, кто откажется примириться и обратиться в истинную веру, отдадут на растерзание толпе, громкими криками требующей свершить правосудие на месте и немедленно. Восьмеро морисков — все были уроженцами арагонского местечка Вильяфеличе — заявили встречавшим их клирикам, что пребудут и в смертный час верны Магомету, после чего первыми на них с камнями и палками набросились уличные и припортовые мальчишки. Изуродованные останки корсаров, сперва вывешенные на фонарях пристани и на башне Сан-Висенте, были затем под неистовое ликование народа сожжены на другом причале, в Маринеле.

— Готовится новое вторжение в Левант, — сказал Контрерас, будто выдавая военную тайну. — Я это знаю потому, что у меня затребовали моего штурмана Горгоса, а еще потому, что несколько дней кряду штудируют мою знаменитую «Всеобщую Лоцию», где все подходы к побережьям разобраны буквально по косточкам. С одной стороны, лестно, с другой — бесит… Уж сколько лет прошло, как принц Филиберто попросил разрешения скопировать мой труд, а отдать все никак не удосужится. А назад потребуешь, так эти кровососы в черном бархате начинают вола вертеть, финтить и отнекиваться… Дьявол бы их забрал, тараканов!

— Галеры пойдут или галеоны? — осведомился Алатристе.

Контрерас, тяжким вздохом указав на неодолимость сил, лишивших его «Лоции», ответил:

— Галеры. Наши и орденские, насколько я понял. И «Мулатка» будет в их числе. Так что открываем новую морскую кампанию.

— Долгую?

— Не очень. Месяц или два. Может, до самого Константинополя дойдем… Тамошние проливы, насколько я знаю, твоей милости хорошо знакомы…

В ответ на широкую улыбку друга Алатристе скорчил гримасу. Меж тем оба уже оставили позади пристань и входили на эспланаду между улицей Адуана и мощными стенами Кастильнуово. В последний раз Алатристе был у Дарданелл в шестьсот тринадцатом году, когда на траверзе мыса Троя турки взяли его галеру, завалив ее трупами чуть не до самых мачт, а сам он, тяжело раненный в ногу, вместе с другими выжившими был освобожден, когда турецкий парусник в свою очередь нарвался на испанцев и попал в плен.

— А кто еще идет, знаешь?

С этими словами он притронулся рукой к полю шляпы, приветствуя знакомых — трех аркебузиров и мушкетера, стоявших на валу форта. Контрерас сделал то же.

— Мачин де Горостьола рассказал мне, что намереваются отправить три наших галеры и две мальтийских. Мачин со своими бискайцами тоже отряжен, потому и знает подробности.

Они уже дошли до эспланады, по которой в сторону площади перед дворцом Сантьяго-де-лос-Эспаньолес еще катили кареты, рысили верховые и шагали пешие — народ возвращался оттуда, где сожгли морисков, очень оживленно обсуждая перипетии расправы. Десяток мальчишек промаршировал мимо, полоща в воздухе окровавленную и рваную чалму, вздетую на манер знамени на палку от метлы.

— «Мулатку» усилят, — продолжал Контрерас. — Думаю, придадут вам Фернандо Лабахоса с двадцатью аркебузирами из вашей роты — служат давно, все народ закаленный, обстрелянный…

Алатристе, которому эти слова явно пришлись по нраву, кивнул. Прапорщик Лабахос из роты капитана Арменты де Медрано был человек умелый и храбрый, досконально знал все галерные тонкости. Что же касается капитана Мачина де Горостьола, то его рота целиком состояла из уроженцев Бискайи, славившихся неукротимой свирепостью и отвагой в бою. Все это означало, что дело затевается серьезное.

— Мне подходит, — сказал Алатристе.

— И парня возьмешь?

— Скорей всего.

Контрерас дернул левым усом и с печалью в голосе сказал:

— Все бы на свете я отдал, чтобы с вами отправиться… Тоскую, знаешь ли, друг мой, по былым временам, давним и славным… Когда турки боялись нас, как чумы. Когда мы ходили по колено в серебре. Господь свидетель, все на свете, включая Пантеларию и даже комедию, куда вставил меня Лопе, я отдал бы, чтобы мне вновь стало тридцать! Эх, где оно, невозвратное золотое времечко великого Осуны!..

При упоминании несчастного герцога оба приятеля нахмурились, примолкли и уже не размыкали уста, пока не дошли до улицы Карнисериас, за которой начинались сады, примыкавшие ко дворцу вице-короля. Под началом герцога Осуны — дона Педро Тельеса Хирона — Алатристе воевал во Фландрии, в ту пору, когда осаждали Остенде. Позднее, уже в царствование Филиппа Третьего, герцог, сделавшийся вице-королем Сицилии и Неаполя, стал грозой морей, омывающих Италию и Левант, наводил ужас на турок, венецианцев и берберов. Наделенный нравом беспокойным, сумасбродным и взбалмошным, он, однако, проявил себя дельным и рачительным правителем и взысканным милостями фортуны военачальником, неизменно добивавшимся успеха во всех своих бесчисленных начинаниях; был жаден до славы и добычи, которую, впрочем, едва заполучив, буквально расшвыривал направо и налево, умел окружить себя самыми лучшими солдатами и мореходами, снискал богатство многим при дворе, включая и его величество. Однако, подобно тому, как всегда это бывает и спокон веку повелось, слишком уж стремительно взошла, слишком ослепительно сияла его звезда: это не могло не породить зависть и злобу, а уж за ними после кончины покровительствовавшего ему короля естественным порядком пришли опала, падение и тюрьма. Отданный под суд, который тянулся нескончаемо долго, великий герцог Осуна, отказывавшийся защищать себя, ибо, по его мнению, лучшими свидетельствами его невиновности были его громкие дела, удрученный несправедливостью, сломленный недугами, окончил свои дни в темнице под громкие рукоплескания всех ненавистников нашей Испании, и в первую очередь — турков, венецианцев и савойцев, которых громил в ту пору, когда черные флаги с его герцогским гербом победоносно реяли над всем Средиземноморьем. Последние слова дона Педро были: «Служи я Царю Небесному столь же ревностно, как земным владыкам, мог бы почесть себя добрым христианином». Ближайший его друг, дон Франсиско де Кеведо, чье знакомство с Диего Алатристе началось как раз в Неаполе, один из немногих, кто и в час падения и несчастья сохранил верность Осуне, почтил память покойного несколькими сонетами — едва ли не лучшими из всех, что когда-либо выходили из-под его пера: