Осада, или Шахматы со смертью - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 92

На маленькой площади, в которую упирается улица Хардинильо, чучельник с непринужденным видом останавливается перед какой-то лавчонкой и снова бросает взгляд назад. Высокий проходит мимо и идет дальше, а Фумагаль краем глаза рассматривает его — коричневато-бурый, дурно сшитый сюртук, потрепанная круглая шляпа. Полицейский? Не исключено. Но вполне может оказаться одним из тех сотен эмигрантов, которые праздно слоняются по городу: благодаря свидетельству в кармане можно не бояться, что призовут и пошлют воевать.

У страха глаза велики, думает Фумагаль, отправляясь дальше. Страх распространяется по всему организму, как злокачественная опухоль. Вот мгновение, когда вступают в противоборство физика и опыт: физика говорит, что неизвестно, вправду ли за ним следят, опыт утверждает, что при надлежащих обстоятельствах это может случиться. Разум подтверждает: да, это вполне вероятно. Однако вывод не столь уж драматичен — в этой вероятности таится тень облегчения. В конце концов, упасть — не так уж страшно. Чучельник убежден, что судьба каждого зависит от непостигаемых причин в рамках универсальных законов. И все, включая и самое жизнь, рано или поздно кончается. Подобно животным, растениям и минералам, однажды придется и ему сдать на вселенский склад элементы, некогда полученные взаймы. Такое происходит ежедневно, и он сам способствует этому. Помогает правилу действовать неукоснительно.

На площади Палильеро, неподалеку от лотков, где продаются газеты и литографии, люди — местные и пришлые — толпятся возле двух недавно наклеенных на стену бюллетеней, живо обсуждают их. В одном сообщается, что по предложению Регентства кортесы постановили выделять ежемесячно для нужд военно-морских сил и на фортификационные работы двенадцать миллионов песо. Все соки из нас высасывают, громко негодует кто-то. Что с королем, что без — все едино. Второй бюллетень уведомляет, что магистрат Гаваны, не подчинившись кортесам, отменил их декрет об освобождении чернокожих рабов, поелику оный идет вразрез с интересами острова Куба и может ввергнуть его, подобно тому как это произошло во французском Санто-Доминго, в стихию безначалия и мятежа.

Глупцы, думает Фумагаль, покуда пробирается сквозь толпу — скорым шагом, ни на кого не глядя и всем видом своим выказывая крайнюю степень презрения. Теперь будут суток двое мусолить это событие, толковать на все лады и переливать из пустого в порожнее. Им по наследству передалась нежность к своим оковам — к монархам, богам, парламентам, указам, которые ничего не могут изменить. Чучельник твердо убежден, что Человечество идет от одного хозяина к другому, а состоит из несчастных, которые почитают себя свободными, поступая вопреки своим наклонностям, ибо неспособны понять и принять, что единственная свобода есть свобода личности и заключается она в том, чтобы отдаться на волю силам, владеющим человеком. Что ни делай — все равно это предопределено роком, а тот — безразличным к морали законам Природы и сложным сцеплением причин и следствий. Оттого и слово «зло» — не однозначно. Общество, запутавшись в собственных противоречиях, карает за наклонности, ему же и присущие, однако эта кара есть лишь слабая плотина, не выдерживающая напора темных страстей, что когтят душу человека. А сам он, неразумный до слабоумия, отдает предпочтение ложным иллюзиям перед действительностью, которая сама собою опровергает бытие Существа милосердного, высшего, разумного и справедливого. Это — искажение, это подобно тому, как если бы отец вложил оружие в руку буйному сыну и тем самым обрек себя на смерть от него.

— Куда попала последняя бомба? — спрашивает Фумагаль кузнеца, который сидит на пороге своей мастерской, готовя наживку для рыб.

— Да вот сюда и попала, перед Канделярией… Ущерб небольшой.

— Никто не пострадал?

— Слава богу, никто.

Горожане и солдаты разбирают завал на площади. Фумагаль, подойдя к площади, убедился: бомба легла точно перед церковью, не задев соседних зданий, и, хотя и взорвалась, обширное пустое пространство, на котором дома стоят далеко один от другого, свело ущерб к нескольким разбитым окнам, отлетевшим лепным украшениям на фасадах и сбитым с крыши черепичинам. Наметанным глазом чучельник определяет траекторию выстрела. Ветер, замечает он, дул с востока, и это способствовало тому, что снаряд долетел до этой части города и упал ближе к западу, чем четыре предыдущих. Изображая из себя ротозея, Фумагаль медленно продвигается в толпе — мальчишки поднимают с земли кусочки закрученного спиралью свинца, — сосредоточенно отсчитывая шаги, чтобы отложить дистанцию до тумбы — постамента старинной арабской колонны — на углу улицы Торно. С Мулатом или без него, с голубиной почтой или с пустой голубятней — он доведет начатое до конца. Исполнит в полном соответствии с тем, что положено лично ему, и в отмеренный срок, который настанет неизбежно.

Грегорио Фумагаль отсчитал уже семнадцать шагов, когда почувствовал на себе пристальный взгляд из толпы. Нет, это не тот длинный, что шел за ним, а потом скрылся из виду, а другой — среднего роста, в сером плаще и шляпе-двууголке. Меняются они, что ли, подумал чучельник, чтобы не вызвать подозрений? Или же это опять взбрыки его воображения, так похожие порою на приступы неизлечимой болезни? Он совершенно уверен, что все люди на свете — больны, причем заболевают уже при рождении, при первом соприкосновении с жизнью подпадая под действие ее бреда, иначе называемого воображением. И вот когда оно сбивается с пути или несется вскачь, как закусивший удила конь, и приходит страх — точно так же, как фанатизм, скажем, или религиозный террор, исступление — эта мысль вызывает у него жестокую усмешку — и страшные злодеяния. Люди простодушные в ужасе и презрении шарахаются от всего этого, не ведая, что сами они подобное совершить не смогут, ибо лишены двух великих достоинств — воодушевления и стойкости. Бытие человека преступного протекает в высях, недоступных человеку добродетельному, — на самой вершине, подножьем которой служат неприметные, но правильно выстроенные причины.

И Фумагаль в приливе высокомерия, разбирать причины которого он гнушается, а меж тем оно — лишь логический итог его размышлений, с делано рассеянным видом идет, глядя себе под ноги, пока намеренно не натыкается на человека в двууголке.

— Виноват… — произносит чучельник, даже не взглянув на него.

Тот, пробормотав что-то неразборчивое, уступает ему дорогу, и удовлетворенный Фумагаль проходит дальше. Будь что будет, он из города не убежит. Сократ, повинуясь несправедливым законам своей отчизны, тоже ведь не согласился покинуть свою темницу, хотя двери ее были открыты. Он принял установленные правила и был уверен, как уверен сейчас Грегорио Фумагаль, что человек в силу своей природы может действовать только так, как действует — по отношению и к другим, и к самому себе. Так предписывает догмат фатализма: необходимо принимать все.

Замок сдался на четвертой попытке — удалось не сломать его и не нашуметь. Рохелио Тисон, спрятав в карман набор отмычек, благодаря которому вся операция заняла минуты две, осторожно толкает дверь. Долгое общение с уголовным элементом, который сам себя предпочитает называть фартовыми ребятами, обучило комиссара многим полезным навыкам и умениям. Обращение с отмычками — пьявками, как именуются они на воровском жаргоне, — одно из них и едва ли не самое востребованное. С тех пор как изобрели дверные замки, изрядное число чужих секретов можно вызнать при помощи отмычки, подобранного ключа, подпилков или, на худой конец, — сверла с алмазной коронкой.