Осада, или Шахматы со смертью - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 116

— Хозяйка говорит, что мне надо будет выучиться читать и писать. И счету… Что я смышленая и у меня получится.

— Это денег стоит.

— Я, говорит, сама заплачу, если согласишься учиться. Есть на улице Сакраменто одна вдовая сеньора… Почтенная такая дама, квартира как раз над аптекой. Ну и вот, за пять дуро в месяц она учит грамоте и четырем правилам арифметики.

— Пять дуро? — Мохарра, неприятно пораженный, сдвигает брови. — Да это ж какие деньги!

— Я ведь говорю, отец, — хозяйка предлагает платить за меня. И если вы разрешите, будет отпускать каждый вечер на час. Кузен Тоньо тоже считает, что нельзя такую возможность упускать.

— Скажи своей хозяйке, чтоб не в свое дело не мешалась. И кузену этому, чтоб поостерегся с советами лезть… Потому что хороший удар навахи в пах — этак снизу вверх — распорет что бедняка, что прощелыгу-барича при золотых часах…

— Ради всего святого, отец, да что вы такое говорите! Я же вам рассказывала: дон Тоньо — настоящий кабальеро, хоть никогда не поймешь, когда он всерьез, когда шутит… Такой забавный… И милый.

Хмурым взглядом Мохарра уставился в землю у себя под ногами.

— Знаю, раз говорю.

Миновав площадь, отец и дочь дошли уже до проспекта, что от монастыря Святого Франциска тянется вниз. Там, возле водопоя у кузнечной мастерской, стоящей как раз между военно-морской обсерваторией и муниципальной скотобойней, забирают тех, кто едет в Кадис, почтовые кареты. В шарабане или в кабриолете путь занимает не более трех часов, однако это дорогое удовольствие. Мари-Пас предстоит часов шесть-восемь трястись в медленной двуколке, которая сделает остановки, чтобы высадить или взять пассажиров, в Торрегорде, у венты Чато и в Кортадуре. Две с половиной лиги по перешейку между морем и бухтой, причем некоторые участки простреливаются неприятельскими пушками. И одна мысль, что французы могут открыть огонь по его дочке, пробуждает в Фелипе Мохарре смертельную злобу. И желание сейчас же проскользнуть по плавням к их позициям и перерезать глотку первому же лягушатнику.

— Порядочной девушке, чтобы жить достойно, совершенно незачем грамоте знать или счет, — замечает он, сделав еще несколько шагов в раздумьях. — Довольно с нее, если умеет иголку в руках держать да обед сготовить.

— Это еще не все, отец… Образование…

— Какого тебе еще образования? Того, чему тебя научила мать, то, что узнаешь и подхватишь у своих господ, за глаза хватит, когда замуж выйдешь и заживешь своим домом.

Заливистый смех Мари-Пас серебрист и нежен. От него веет какой-то детской свежестью. Перед Мохаррой — сущее дитя, каким он дочь уже и не помнит.

— Замуж? Да ну что вы, отец!.. Я и не думаю об этом… — говорит она разом и чуть обиженно, и горделиво, и по-детски — опять же — наивно. — Да и кто за меня посватается?.. Их, мужчин, не поймешь. Вот хозяйка моя, донья Лолита, уж казалось бы, всем взяла, а вот поди ж ты — до сих пор все одна… А уж она-то такая хоть изящная, а не вертихвостка… Она такая… серьезная… не знаю, как сказать… настоящая сеньора.

Слова дочери и ее смех бередят солевару душу. На потом ничего откладывать не надо, твердит он про себя, внезапно почувствовав какую-то смутную тоску. Смотрит на Мари-Пас, не зная — отругать ее или поцеловать, и в результате не делает ни того ни другого. Только бросает на землю окурок и снова перекладывает с левого плеча на правое тяжелое ружье.

— Ну давай, доедай пончик, да пойдем.

Рохелио Тисон, опершись о парапет южной стены неподалеку от здания Королевской тюрьмы, смотрит в море. Слева от него, за Пуэрта-де-Тьерра тянется к материку, к Чиклане и Исла-де-Леону длинная полоса перешейка, сегодня расплывающаяся в желтоватой дымке. Справа небо ясно и воздух чист, хотя, кажется, на линию горизонта вновь наплывает темная полоска. В той стороне белое пространство Кадиса располагается уступами — громада строящегося собора, сторожевые вышки над крышами, монастырь капуцинов, приземистые, приплюснутые домики квартала Винья и, наконец, охристое пятнышко замка Сан-Себастьян с его маяком, глубоко выдвинутым в бухту.

— Рыбки не угодно ли, сеньор комиссар? Горбыля свеженького?

Рядом с Тисоном, крепостной стеной отделенные от бьющего внизу моря, стоят, как всегда, полдесятка личностей, что зарабатывают себе на жизнь удочкой и крючком, разнося улов по харчевням и постоялым дворам. Один из рыбаков — цыганистый малый из Бокете, давний осведомитель комиссара, хоть и был в числе тех, кто три года назад, во время возмущения, волок по улицам генерала Солано, — только что услужливо подсунулся с ведром, где еще зевают и бьют хвостом три порядочного размера рыбины.

— С большим удовольствием вам ее преподнесу, дон Рохелио. И мигом домой доставлю, если скажете.

— Сгинь, Карамильо. Не засти.

Рыбак послушно удаляется, слегка прихрамывая. Похоже, или, по крайней мере, наружно, он не держит зла на комиссара, по вине которого не то семь, не то восемь лет назад одна нога стала у него на полдюйма короче другой. Во всяком случае Тисону сегодня не до рыбы, не до мяса и не до разговоров со всякой шушерой. Чуть больше часу прошло с тех пор, как он имел разговор с губернатором Вильявисенсио и начальником полиции Гарсией Пико. А ведь как хорошо начинался день. Пролистав либеральную «Консисо» и консервативную «Сенсор Хенераль», чтобы понять, чем дышат сегодня ахейцы и троянцы, выпив в «Коррео» свою обычную чашечку кофе, побрившись у цирюльника на улице Комедиа и ни гроша, по своему обыкновению, не заплатив ни там, ни здесь, комиссар совершил плодотворный обход своих угодий и пастбищ. Растянув губы в самой что ни на есть лучезарной улыбке, которая, впрочем, больше пристала бы пробудившейся спозаранку акуле, он посетил два-три заведения, чьим хозяевам по причине кое-каких грешков у них на совести и, стало быть, необходимости поддерживать добрые отношения с властями предержащими помог, не встретив большого сопротивления, облегчить карманы. Очень и очень недурно получить, так вот, за здорово живешь, тридцать песо в одно утро: сотня реалов от торговца скобяным товаром с улицы Пелота, который просил, чтобы его прислуге, вдовой эмигрантке, не выправившей нужные бумаги, разрешили проживать и работать — и оказывать ему, как подтвердили злоязычные соседи, еще кое-какие услуги, — и еще пятьсот — от ювелира с улицы Новена, уличенного в злостной скупке краденого и потому поставленного перед выбором ясным и простым: положить означенную сумму непосредственно в карман комиссару, в случае же отказа рассмотреть дальнейшую, совсем уж неприятную альтернативу, то есть либо уплатить 9000 реалов штрафа, либо на шесть лет сесть в Сеутскую каторжную тюрьму.

Но потом нависли тучи. Хватило двадцати минут в кабинете военного губернатора Кадиса, чтобы, как говорится, скисло молоко в грудях. Комиссар явился к нему вместе с Гарсией Пико доложить о деле, которое из вполне понятной осторожности ни он, ни главноуправляющий не могли доверить бумаге. Не те времена, чтобы рисковать, а чтоб ошибаться — и подавно.

— Пока еще ничего не можем утверждать наверное, — объяснял Тисон, беспокойно поерзывая в кресле перед внушительным губернаторским столом. — Впрочем, шпионаж — дело доказанное, сомнений не вызывает. Но для всего другого нам нужно еще время.