Последний из миннезингеров - читать онлайн книгу. Автор: Александр Киров cтр.№ 28

Родителем его был я, родительницей – моя жена, которая обожала, когда я пересказывал ей Петькины приключения, хотя, конечно же, знала их гораздо лучше меня и даже говорила порой, что именно произошло (я лишь придавал ее историям художественную форму). Петька был как две капли воды похож на мою супругу, да и слава богу, что не на меня.

У Петьки была целая куча друзей. Заяц Егор, медведь Данила, мышата Кирилл и Мефодий. Они стояли на этажерке возле Петькиной кроватки. Милые, плюшевые, добрые звери.

Петька любил пирожные, мороженое, а вот бублики – те просто-напросто ненавидел. Еще он ненавидел, когда я надолго уезжал из дому. Чтобы хоть как-то смягчить горе своего отъезда, я оставлял под его подушкой шоколадки или ириски, и когда он в слезах ложился спать, то каждый раз, находя посылочку, утирал слезы и начинал радостно хихикать.

Ему было очень хорошо со мной. Он даже мечтал жить у меня в кармане (я выстроил бы там ему маленький домик), покуривать трубочку (ну не мое же злополучное курение подвигло его на эту выдумку!?), поглядывать на мир из окошка, а если бы другие дети просили меня поиграть с ними, он показывал бы им из этого окошка язык или кулак.

Иногда, правда, этот замечательный ребенок закатывал мне самые настоящие истерики, как это делают все дети на свете, – из-за не купленных машинок и прочей дребедени. Тогда он кричал, вопил, плакал, старчески-горестно тряс головою, вырывал свою ручку из моей, забегал вперед меня шагов на десять – и прилюдно корчил мне рожи. Нижняя челюсть его при этом совершала растерянно-жуткие движения вперед и назад.

Когда я засиживался за полночь в своем кабинете, Петька деликатно, как взрослый, постучавшись, заглядывал туда и шепотом спрашивал, скоро ли я приду и расскажу сказку несчастному ребенку, про которого все забыли.

Я вспомнил о Петьке сегодня, в день нашей с женой свадьбы. Свадьбы, которую мы перестали отмечать, после того как развелись. О Петьке, который так и не родился, и даже не был зачат, и поэтому остался живой, несмотря на все глупости взрослых.

Мне кажется, что этот великодушный ребенок будет моим вечным спутником и нет-нет да и осветит озорным огонечком зеленых глаз серые будни своего так и не состоявшегося отца.

Вот и вы, если тоскливо, вспомните про какого-нибудь Петьку или Лёньку. А если не удосужились родить или хотя бы выдумать своих, думайте о моем.

«Здравствуй, Витаха!

Я вот встала сегодня утром. Думала о нас с тобой. Раскрасила две игрушки. Потом вспомнила, что нам долго не видеться. Загрустила. Выпила стопочку – и вроде снова радостно стало на душе! До обеда время прошло незаметно…»

Сашка нашел их на чердаке своего старого дома. Сашка бездумно читал их подруге, а она зажимала уши, говоря, что не хочет, не хочет знать то, что в чужих письмах. Сашка сжег их, а они остались.

«Здорово, Витек!

Встретила тебя сегодня случайно… Минуту-другую видела, поздоровались только, парой слов обмолвились, ты сказал что-то невпопад, а радости, радости-то во мне теперь!..»

Когда заболела Сашкина мама, что-то треснуло в его отношениях с женой. Когда старый дом сносили, трещина превратилась в канаву. Когда так бывает, планета любви раскалывается на две половины, и на острова льется ледяная вода и поползет всякая нечисть.

«Витенька, здоровенько!

Сообщаю тебе радостную новость. Сегодня муж собирается на рыбалку. Как только стемнеет, я могу к тебе… заглянуть. Ты свет, главное, не зажигай и дверь открытой оставь. Жди, дуралей…»

Одинаково у всех любовников. Одинаково они таятся. Одинаково обманывают весь белый свет и самих себя впереди всего белого света.

«Витька, здравствуй!

Ты чего такой хмурый прошел? Муж обронил, что ты со своей поругался? Плюнь. Пройдет. Так ли еще у нас бывает. Просто помни, что я люблю тебя и буду любить вечно. Письмо тебе отдала Валентина. Не бойся, она никому ничего не скажет…»

Мама рассказывала Сашке, как дальний его родственник влюбился в жену своего брата. Мама призналась Сашке, что родственница отдала ей эти конверты и упросила поговорить с автором писем. Мама Сашки сказала той: «Ну что же ты делаешь?»

«Дорогой Витя!

Извини, что поздно письмо отправила. Напилась днем с горя и спала. Даже на работу не пошла – будь что будет. Про нас как-то пронюхали. Тетка спросила у меня, что я делаю, а я ей ответила, что не твое дело…»

В семье деревянных дел мастеров грянул тяжелый скандал: Витаха застрелился. В семье Сашки не прижилась простая хорошая любящая женщина: не уберег. В семье бывает всякое: такова жизнь…

Молодая женщина, смеющаяся, слегка кокетничающая, милая и хорошая!

В твоих остановившихся на миг глазах я вижу, как ты привяжешь мою душу к себе крепким ремнем. Поэтому я смеюсь вместе с тобой, и ничего другого между нами не происходит.

А я снова ловлю миг и смотрю на тебя. Твое отражение из моих глаз возвращается обратно к тебе. Отражение отражения медленно и отрицательно качает головой.

Вот он я – возьми. Я обнажаюсь перед тобой, сбрасывая с себя все условности. Надо такого? Нет?

Нет, мы смеемся. Мы просто хохочем, обсуждая какой-то милый пустяк. Фильм, книжицу в яркой обложке, слащавую песенку.

Все смеются. Но они смеются не так, как мы, они смеются, как люди, заплатившие деньги за возможность смеяться – им все до копеечки высмеять нужно, иначе не заснут.

Если мы будем вместе, ты ведь не поймешь, что именно не так в нашем постоянно меняющемся и одновременно неподвижном бытии. Ты живешь от соблазна к соблазну. Рвешься к пустяку, раздутому похмельем купленного смеха до культа этого пустяка. Понимаешь, что это пустяк. Желая отыграться и уж на этот-то раз точно не ошибиться, летишь к другой мелочи.

Дорогая, этот круг – порочный!

– Какой фильм дурацкий! – говоришь ты, улыбаясь.

– Какая книга пустая! – качаешь ты головой в следующий раз.

– Как это все сложно. Я не понимаю. Глупа! – роняешь ты сейчас, прочитав эти строки.

А я слышу сквозь эти слова: «Ты не для меня».

Все очень просто: одни – для жизни, другие – для души.

Я для души. Ты сама же пристегнула меня к ней ремнем. И сразу захотела жизни. Так души. А потом иди в душ.

Мы смеемся, ты болтаешь ножками, только вот себя в твоих остановившихся глазах я больше не вижу.

– А ты помнишь, что было после того спектакля? – поинтересовался первый собеседник у второго бесконечным февральским вечером в каком-то тесном помещении, освещенном лишь тусклой лампочкой, стоя перед единственным темным окном.