Песня моряка - читать онлайн книгу. Автор: Кен Кизи cтр.№ 98

Вонги, которым принадлежало общее кладбище, почувствовали угрозу и приступили к ожесточенной борьбе, чтобы предотвратить ее. Они уже почти совсем одержали победу в суде, когда произошло нечто такое, что заставило их уступить. Их младшего приемного сына сдуло с палубы плавбазы во время пьянки, затеянной в штормовую погоду. Тело мальчика так и не нашли, зато в его брезентовом мешке обнаружили журнал. Последняя запись была посвящена его самым заветным желаниям. Больше всего на свете он хотел стать Бездомным Дворнягой по достижении установленного возраста и прожить свою жизнь в рядах этой шелудивой своры, а потом быть похороненным на каменистом склоне среди валунов, освещаемых проносящейся мимо луной. Вонги отнеслись к этому тексту как к последней воле и завещанию, и мальчик был принят в члены клуба посмертно. Потом подобные поступки даже вошли в моду среди склонных к самоубийствам учащихся старших классов. В течение нескольких лет после почетного принятия в Орден сына Вонгов клубу пришлось принять в свои ряды не меньше пятерых усопших соискателей, трое из которых не достигли еще и тринадцати лет. «Так странным и удивительным образом, — записал Вейн Альтенхоффен в своей записной книжке, — скалистый склон в конечном счете и превратился в приют для заблудших щенков». Так что все что ни делается, все к лучшему. Но сегодня хоронили не зеленого щенка. И не почетного призывника. А настоящего дворняжь-его старожила — как, открывая траурный митинг, со слезами на глазах выразился парламентский пристав Норман Вонг.

«Возможно, по собачьим меркам он был старейшим из всех нас», — мелькнуло у Альтенхоффена. Марли стоял у самого основания Ордена. Он присутствовал при историческом заточении под трибунами в Сиэтле, где идея Ордена дала свои первые нежные побеги. Более того, как вспоминал Альтенхоффен, именно Марли и стал основной причиной этого заточения. Марли позволил себе облегчиться на правый передний бампер жемчужного лимузина какой-то старухи, и та натравила на него двух своих чистокровных доберманов, которые по ее команде повылетали из окон машины, как кровожадные ракеты. С диким визгом они вцепились в огромного добродушного колли и принялись рвать его во все стороны. Марли миролюбиво пятился, пытаясь призвать их к здравому смыслу. Земля создана для того, чтобы на нее писать, — ухмылялся он. Он даже проявил готовность поваляться кверху пузом на глазах у истерической парочки, лишь бы не драться. Но когда они обнаглели до того, что тяпнули его за гениталии, — то есть совершили поступок, противоречащий всем нормам собачьего приличия, — Марли ничего не оставалось, как встать на четыре лапы и неохотно сломать им их породистые шеи.

«Поэтому сегодня мы хороним не какую-нибудь легковесную пустолайку, — писал Альтенхоффен, — речь идет об отце-основателе Законопослушного Ордена Дворняг и гражданине, снискавшем всеобщую любовь и уважение».

Что доказывала невиданная толпа, собравшаяся проводить Марли в последний путь. Альтенхоффен мог припомнить лишь одни похороны, происходившие при таком же стечении народа, когда хоронили Прадедушку Тугиака. Однако это были несравнимые события по своей значимости. Перед тем как отбросить кости, Тугиак прожил на этой земле сто шесть лет, а потом еще пятьдесят четыре дня пролежал незакопанным. Потому что его родственники из обоих родов в течение двух лун мариновали старого беззубого шамана в выдолбленном стволе дерева. За это время слух о его смерти достиг даже самых отдаленных местностей. И к тому моменту, когда на стоянке за Первым национальным банком были зажжены факелы для совершения последних обрядов, это событие уже освещало три телеканала, не говоря о многочисленных ПАПах, их адвокатах и прихвостнях, собравшихся отдать последние почести великому соотечественнику.

Не меньшее количество народа присутствовало и на похоронах старого Марли. Здесь были все члены Ордена с традиционными белыми бумажными пакетами, которые полагалось кинуть в могилу. Многие даже сменили униформы охранной службы «Чернобурки» на рубашки и галстуки. Пришли почти все рыбаки, так как Марли был известным портовым псом, славившимся тем, что встречал на причале возвращавшиеся суда своей широкой улыбкой. Собрались и обитатели Главной улицы — клерки, продавцы, бармены, которые с чувством вспоминали миротворческую деятельность Марли, умевшего успокоить любую собачью склоку. В самом конце маячило даже несколько портовых крыс, которые знали Марли в основном под именем «собака Айка Соллеса», и еще дальше виднелась почтительная делегация от киногруппы. Альтенхоффен узнал Николая Левертова с его помощником, режиссера Стебинса и еще несколько второстепенных лиц. Эта живописная делегация прибыла аж на лимузине для того, чтобы проявить должное уважение к происходящему, и в скорбном молчании поднялась на склон. Однако все они были одеты столь изощренно, что в их приезде трудно было не усмотреть показуху. Глаз престарелого режиссера был перевязан серым шелковым платком, с которым гармонировал аскотский галстук такого же цвета. Кларк Б. Кларк сменил шорты на брюки, а сопровождавшие их девицы были в одинаковых черных костюмах и черных фетровых шляпках с вуалями.

Но круче всех выглядел Левертов. На его руке поверх белого пиджака была повязана траурная лента длиной в несколько ярдов, которая волочилась за ним по земле, как хвост. И Альтенхоффен подумал, что в этой неприкрытой скорби было что-то вызывающее. Особенно в этом белом пиджаке. Альтенхоффен снял очки для дальности и поменял их на те, что использовал для более близкого расстояния, чтобы посмотреть, как на это явление отреагируют остальные Дворняги. Айк Соллес явно не был расположен к кладбищенскому юмору. Особенно судя по тому, что говорил Грир. Когда он заскочил в редакцию «Маяка» накануне вечером, чтобы дать объявление о похоронах, Альтенхоффен сразу почувствовал что-то неладное.

— Знаешь, Слабоумный, меня тревожит старина Айк. Что-то его трясет. Он не колется, не пьет, дурь не принимает, и все же что-то с ним не в порядке.

— Чтобы Айка Соллеса трясло? Что-то ты заливаешь, Эмиль. Исаак Соллес всегда был непоколебим, как гибралтарская скала, — Альтенхоффен понизил голос и указал в глубину помещения, где Билли отправлял свой очередной факс.

— А по сравнению с некоторыми он вообще Эверест. И все-таки, поконкретнее? — он достал свою записную книжку. — Что именно с ним происходит?

И с помощью наводящих вопросов Альтенхоф-фена Грир поведал ему о подозрениях Айка относительно Левертова и истинных причин его появления, о его болезненной уверенности в том, что на самом деле его возвращение было связано не со съемками и даже не с наживой, а с желанием отомстить! Надо сказать, что рассудок Вейна не помутился от этого сообщения. Для него это не стало новостью. Очень многие разделяли эти подозрения, и он в том числе. А потом Грир рассказал о приступе, случившемся с Айком, когда они обнаружили пса.

— «Это Левертов!» — заорал он. Никогда в жизни не слышал, чтобы он так кричал. К тому же он считает, что Левертов прикончил Омара Лупа и двух его близнецов, чтобы обобрать их!

Вот это уже было кое-что. Была ли это правда или нет, но перед глазами Вейна тут же возник заголовок: «Киномагнат убивает своего тестя! Достоверные источники опасаются худшего».