В поисках утраченных предков - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Каралис cтр.№ 96

Дядя Жора подарил брату спиннинг, такие же, как у себя, кремовые шорты и бейсболку, красивые хозяйственные перчатки с пупырышками на пальцах, но все это лежало нетронутым на веранде, как разоблаченные дары данайцев. Даже Денису запрещалось их трогать.

А ведь девятого августа им исполняется сто тридцать лет на двоих!

И вообще, я читал, что близнецам, привыкшим с детства друг к другу, нельзя ссориться и конфликтовать — они могут заболеть и умереть.

— Меня Зина спрашивает, как ваш день рождения отмечать будем? — подступалась к отцу матушка. — Что ей сказать?

— Не знаю, — отводил глаза отец.

Да, я его понимал: сложиться деньгами на равных не получится, а принимать гостей за счет брата стыдно. Но не справлять же, в самом деле, порознь и в разные дни! Бабушка в гробу перевернулась бы, узнав про такое…

Мама съездила в город и вернулась расстроенная, чуть не плача, — я догадался, что денег достать не удалось. У нас тоже дивидендов не предвиделось.

Вот тогда Настя и сказала про китайскую картину…

4

Внизу, на своей половине, дядя Жора смотрел футбол. К нам на второй этаж его голос проникал сквозь неведомые щели отчетливо, словно дядька, на манер Диогена, сидел в бочке и бочка эта стояла у меня в комнате:

— Ну! — вопил дядя Жора. — Бей! Куда же ты бьешь, чудила с Нижнего Тагила! Ну! Ну! Го-ол! Молодец!

Дядя Жора не только ругал игроков за промахи, хвалил за удачу, но и следил, чтобы судья не зевал и был объективен.

— Ты что, ничего не видишь? — орал дядя Жора в телевизор. — Там же чистый офсайд был! Чистый! Правильно, бей своих, чтобы чужие боялись! Были бы мозги, могло быть сотрясение!

Под эти вопли мы с Настей уложили завернутую в одеяло картину на стол и заново перевязали съехавшие тесемки. Тонкая рисовая бумага с морщинками и складочками, ломкая на вид, уютно разместилась в изящной буковой раме под стеклом. С годами она посмуглела; пожелтела и подложка — большой лист ватмана, на котором покоилась картина.

Китайцы, китайцы, десятки китайцев… Мне вдруг стало безумно жаль эту загадочную китайскую картину. И пусть я ни черта не понимал, что она изображает, но мне был мил толстый усатый китаец в халате, я мог подолгу смотреть на погоню кошки за мышкой, разглядывать делегацию, явившуюся к трону важного мандарина…

Было что-то роковое в расставании с картиной, что столько лет висела сначала у Настиной бабушки, а потом у нас. Потянуло душу, как при разлуке с дорогим человеком, и вдруг отчетливо стало казаться, что с картиной уйдет и прежняя мирная жизнь. Мать, отец, Настя, Дениска, дядя Жора и тетя Зина — все станут хуже, злее, бессердечнее, словно эти тридцать китайцев, мышка, кошка и собачка берегут наши семьи, поглядывая из тонкой буковой рамы, и удерживают нас от скандалов и склок. «Видите, — словно говорили персонажи картины, — какая у нас суета? Всё движется, шевелится, гавкает и пищит, торопится, не поспешая, и при этом — мир, согласие и мудрость в нашем доме…» А сама рама — прочная и добротная, из чуть маслянистого на ощупь дерева, показалась мне знаком нашего семейного согласия…

— Может, не надо? — осторожно сказал я.

— Надо, — упрямо кивнула жена, и мне показалось, она знает, в чем правда. — Если не будет денег на юбилей, все сойдут с ума… — Она степенно перекрестилась, глядя в открытое окно: — Помоги, Господи!..

Родители ничего не знали о готовящейся продаже культурных ценностей. А если бы и знали, помешать не смогли бы. Как и мы, к сожалению, не мешали им ходить в ломбарды и на Сенную площадь.

Жена вышла к воротам на разведку и махнула мне рукой: «Спускайся!»

— Нет, вы посмотрите на эту балерину в трусах! — бесновался перед телевизором дядька. — С пяти метров попасть не может! Да я такие с завязанными глазами забиваю! — хвастался сам перед собою дядя Жора, словно и не ему накатывало шестьдесят пять.

Я вынес сверток и уместил его в багажнике на поролон. Вывел машину на улицу и махнул Насте рукой. В зеркальце заднего обзора было видно, как она размашисто перекрестила и меня, и машину, и китайскую картину в багажнике.

Все-таки внучка святого! Знает, когда перекрестить, когда молитву прочитать, кому свечку поставить. Нельзя сказать, что живешь как у Христа за пазухой, но такой статус уверенности добавляет.

С другой стороны, лучше не поминать имя Господа всуе, а знать свой шесток и держать язык за зубами. Это же дедушка жены, принявший мученическую смерть от богоборческой власти, признан святым, а не она. И тем более не я.

И уж, конечно, не дядя Жора, который, узнав про реабилитацию и канонизацию, обрадовался и хотел было вписать в свою визитную карточку: «Двоюродный сват дочки святого и двоюродный дядя внучки святого, кандидат технических наук, лауреат Государственной премии».

В Комарове я взял пассажира — высокого мрачноватого мужчину, представившегося через несколько минут езды писателем. Я тоже представился: Кирилл Банников, старший преподаватель, еду в город, чтобы оценить китайскую картину.

Еще минут через пять я узнал, что у писателя есть знакомый китаист, хорошо разбирающийся в восточной живописи и знающий китайскую грамоту — иероглифы. Этот китаист тоже был писателем и во время корейской войны даже несколько раз переводил выступления Мао Цзэдуна перед советскими специалистами, за что и был отмечен великим кормчим. Но после витиеватой похвалы он раздухарился, решил, что ему сам черт не брат, и залез к дочке китайского лидера под длинную юбку. Дело получило огласку, и Мао Цзэдун турнул дерзкого переводчика из Поднебесной. Теперь писатель-китаист слагает мемуары у себя на Васильевском острове, а по вечерам ходит гулять к устью Смоленки.

— Я могу дать его телефон, — весело покосился на меня писатель. — Договоритесь с ним посмотреть вашу картину, он человек общительный…

— Неплохо бы, — кивнул я, надеясь с помощью китаиста хотя бы прояснить смысл изображенного на пергаменте. — Если вас не очень затруднит.

— Меня это очень затруднит, — иронично сказал мужчина и не спеша достал телефонный справочник в бледно-розовой обложке. — Поэтому я буду требовать скидки при оплате за проезд.

— Да бросьте вы, — махнул я рукой. — Я с вас ничего не возьму.

— Ну, смотрите, — повеселел писатель, записывая мне телефон коллеги. — Это вы сами предложили.

Мы расстались у Черной речки, и я покатил на Васильевский. Теперь на острове сходились три точки: художественный салон на Наличной улице, куда я собирался первым делом, наш дом и место проживания китаиста Михаила Ивановича, неудачно залезшего под юбку к маоцзэдуновской дочке.

Я рассудил, что в антикварный салон всегда успеется: их много, а китаеведы в наше время редкость. Это раньше, когда мы вовсю дружили с Поднебесной, а китайцы учились в наших вузах и анекдоты про них ценились вровень с анекдотами про Ваньтё и Маньтё, китаеведы, надо думать, водились в каждом институте.