Черный квадрат - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Липскеров cтр.№ 32

Об этом-то мы и рассуждали с гражданским телеграфистом Семеном Мартьяновичем Семендуевым, сидя в его служебном помещении и попивая собственноручно выгнанный им самогон из элитных сортов Буряка. (Заглавная «Б» не означает какого-либо пиетета к вышеупомянутому Буряку или родственных связей с известным некогда футболистом киевского «Динамо». Просто эта скотина ноутбук Tochiba в данном слове упорно не печатает строчную букву... сами понимаете какую. В других словах – пожалуйста, а в «...уряке» ни фига. И что ему в этом уряке? Что ему Гекуба, что он Гекубе, чтоб над ней рыдать. При его японском происхождении логичнее было бы обожествлять Рис. Суши, Сашими... Саке!!! А Tochiba и Буряк... Две вещи несовместные. А может быть, он обрусел?.. Как вариант возможно.)

По мере того как самогон втекал в меня, из меня вытекала усталость, а вместо нее удобно устраивались покой и несмелая надежда. На то, что эта война когда-нибудь все-таки закончится и я вернусь в Москву и отыщу мою Лолиту.

И тут застрекотал телеграфный аппарат. Из него заструилась тонкая бумажная лента, которая по мере струения формировалась в некую человеческую фигуру, которая в конце концов и сформировалась в Хаванагилу. На нем была буденовка. Он весь был в этой буденовке, и сам был буденовкой. Как это может быть, я не знаю, но за что купил, за то и продаю. Естественно, мы ему налили стакан самогона, выгнанного из элитных сортов ...уряка. Хаванагила с устремленным в перспективу взглядом покатал самогон по рту, растер языком по деснам и наконец впустил в себя. О чем-то поговорил с ним и удовлетворенно кивнул.

– Так вот, господин поручик...

– Хаванагила!.. – укоризненно сказал я.

– Извините, Михаил Федорович. Как офицера увижу, так по стойке «смирно» хочется встать. Или саблей врезать. Все инстинкты перемешались к чертовой матери. Так что извините... Самогончику еще не изволите плеснуть? Для плавности речи, – и протянул буденовку.

– О чем речь! – воскликнул я.

Хаванагила повторил ритуал душевного слияния с самогоном, снова надел буденовку и начал, слизывая стекавшие из-под нее капли:

– Значит, Михаил Федорович, Лолита ваша обретается при лазарете конного корпуса бывшего слесаря Губенко. Этот самый Губенко пытался ее к себе приблизить с тем прицелом, чтобы бить врага, вас то есть, вместе с боевой подругой. Чтобы она его вдохновляла на подвиги в честь будущей победы мировой революции. Но Лолита ваша, как жаловался мне Губенко, дала ему отлуп. А когда второй взвод третьего эскадрона штурмом взял госпиталь с целью массового изнасилования всех сестричек, включая Лолиту, то бывший слесарь Губенко с первым и третьим взводами третьего эскадрона порубил второй взвод в капусту. И с тех пор медсестры вступали в любовную связь с красными конниками исключительно по взаимности. Но взаимности вашей Лолиты так никто и не добился. Почему бы это? – усмехнулся он в башлык и посмотрел на меня хитрым взглядом.

Я, размягченный, молчал. А он, мерзавец эдакий, снял хитрость с лица, заменив на активное безразличие, и сказал, глядя в ту же самую перспективу, в которой беседовал с самогоном:

– И все свободное время колечко нефритовое на пальце крутит. К чему бы это? – и он опять захитрованился.

Мы обнялись и стали хлопать друг друга по спине, то и дело сморкаясь от чувств. Я – в его буденовку, а он – в мой погон. И тут встал телеграфист.

– Господа, – сказал он, – я убью того человека, который хоть на одну самую малюсенькую секунду засомневается в необходимости выпить. Есть ли среди вас такой негодяй?! – вскричал он и потряс маузером. – Отвечайте...

Из страха быть убитыми мы признались, что ни малейшего сомнения в необходимости выпить у нас нет. Более того, этот процесс представлялся нам крайне необходимым и наиболее подходящим к данному случаю. Так что мы выпили самогона, выгнанного из элитных сортов Буряка. (Опять он за свое.)

И в это время застрекотал телеграф. Телеграфист потянул ленту и стал мгновенно трезветь. Я подхватил ленту и стал читать, передавая ее Хаванагиле. И мы тоже стали трезветь.

«ОБРАЩЕНИЕ КОМКОРА ГУБЕНКО К ВОЙСКАМ БЕЛОЙ АРМИИ, ДИСЛОЦИРОВАННОЙ В г. ПАЛАШЕВСКЕ.

Ввиду явной бесполезности дальнейшего сопротивления ваших войск, грозящего лишь пролитием лишних потоков крови, предлагаю вам прекратить сопротивление и сдаться со всеми войсками, военными запасами, снаряжением, вооружением и всякого рода военным имуществом.

В случае принятия вами означенного предложения, Революционный военный совет Третьего корпуса на основании полномочий, предоставленных ему центральной Советской властью, гарантирует сдающимся, включительно до лиц высшего комсостава, полное прощение в отношении всех проступков, связанных с гражданской борьбой. Всем нежелающим остаться и работать в социалистической России будет дана возможность беспрепятственного выезда за границу при условии отказа на честном слове от дальнейшей борьбы против рабоче-крестьянской России и Советской власти. Ответ ожидаю до 24 часов 10 января.

Моральная ответственность за все возможные последствия в случае отклонения делаемого честного предложения падет на вас.

Комадующий Третьим конным корпусом Губенко».

Телеграфист помчался с телеграммой в штаб дивизии, а мы с Хаванагилой из-за бесполезности бодрствования из-за невозможности влияния на события из-за отсутствия властных полномочий заснули. Проснулись, когда в город шагом входил Третий конный корпус во главе с командующим – бывшим слесарем Губенко. Наши войска стали сдавать оружие. А мы с Хаванагилой пошли искать лазарет красных, чтобы я после долгих лет разлуки встретился с Лолитой. Разлука, ты, разлука, чужая сторона. Никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля...

Пророческой оказалась песенка, ой пророческой.

В Палашевск прибыли женщина и мужчина революционной внешности и чекистской деятельности. По приказу Ленина революционно-нецелесообразный приказ бывшего слесаря Губенко был отменен. Белых офицеров, рядовых солдат, раненых расстреляли. За исключением тех, кто был повешен. Как враги трудового народа. Врачи, медсестры, в том числе Раечка Туманова с мужем Сергеем Афанасьевичем Тумановым из города Сумы, и я, военный врач поручик Михаил Федорович Липскеров, тоже проходили по разряду врагов трудового народа. И несмотря на заступничество Лолиты и бывшего слесаря Губенко, которому было интересно глянуть на своего счастливого соперника, были повешены. После чего бывший слесарь комкор Губенко застрелился из-за своей слесарской чести.

«И не только расстреливали, но и вешали десятками, сотнями.

Иностранцы, вырвавшиеся из Крыма во время красного разгула, описывали потрясающие картины чекистских жертв. Исторический бульвар, Нахимовский проспект, Приморский бульвар, Большая Морская и Екатеринская улицы были буквально завешаны качающимися в воздухе трупами. Вешали везде: на фонарях, столбах, на деревьях и даже на памятниках. Если жертвой оказывался офицер, то его обязательно вешали в форме при погонах. Невоенных вешали полураздетыми. В Севастополе и в Ялте выносили раненых и больных из лазаретов и тут же расстреливали.