Чемоданный роман - читать онлайн книгу. Автор: Лора Белоиван cтр.№ 9

Я была согласна туда хоть уборщицей, тем более что Казимирова не уточняла. Я думала так: пойду сперва техничкой, а потом проявлю себя с лучшей стороны. Я думала, вот завтра точно поеду и попрошусь. Я думала, что за попроситься на работу уборщицей меня ведь не убьют. Я думала даже похвастаться своим пятилетним уборщицким стажем на судах Дальневосточного морского пароходства. Лишь бы взяли.

Несколько раз я приезжала к зданию «Даль-пресса», обходила здание вокруг и возвращалась домой. «Ну что? — спрашивала квартировавшая у меня в ту пору Казимирова. — Была?» В ответ я говорила плохие слова, и Казимирова, вздыхая, кормила меня чаем.

А потом коллега по базару, торговец паяльниками, забыл на прилавке свежий номер Толстого Еженедельника. Разворот газеты был посвящен читательскому конкурсу короткого рассказа. Для затравки первые байки написали сами небожители. Я прочитала и удивилась дерзкому предчувствию написать лучше. Небо стало значительно ближе: пошел мокрый снег, у меня сперли банку бустилата, и я толкнула дверь Ангела.

— Что вам нужно? — спросил Ангел.

Потом он скажет мне, что я была похожа на психопатку. Конечно: нормальные люди в редакции не приходят. Более того, они даже туда не пишут. Когда я стану работать в Толстом Еженедельнике, у меня появится шанс познакомиться с такими разновидностями психопатов, как Ботаник, Экономист, Гений По Всем Вопросам, Изобретатель, а также Жертва ЦРУ. Последний приходил почему-то по вторникам и жаловался на домашних «жучков» в лампе дневного света. В редакции он тыкал пальцем вверх, поднимал взгляд и с ужасом обнаруживал на потолке дроссель. «Вон! Вон! И у вас!» — кричал псих и убегал.

По словам Ангела, я не вписывалась ни в одну подгруппу. За полторы минуты нашего диалога он трижды хотел попытаться вызвать помощь.

Была ранняя весна, и я совершенно не помню, по каким лужам шастала те самые четыре часа, которые отвел себе Ангел на прочтение трех моих одностраничных рассказиков про пароходство. Я боялась двух вещей: литературного позора и вторичного падения на стол. Пока я страдала по городу ожиданием, у меня промокли ноги до колен. Накануне Казимирова сказала мне, что мои рассказы гораздо лучше тех, что в газете. Не прошло и пятнадцати лет, как я стала доверять ее литературному вкусу.

Я толкнула дверь, споткнулась о порог и упала на стол. Но Ангел даже не засмеялся. Он встал из-за стола, обогнул его и подошел ко мне. Я чувствовала, как в этот момент краснеет моя спина. Ангел был дьявольски прекрасен. Потом я много раз исподтишка разглядывала его и удивлялась чудесам шокового восприятия.

— Вы откуда вообще? Кто вы? — спросил Ангел небесным голосом.

— Человек, — сказала я и выпрямилась.

— А занимаетесь чем? — не отступал Ангел.

— Бустилат продаю, — сделалась я еще прямее.

И тут он произнес лучшие за всю мою предыдущую жизнь слова.

— А вы знаете, что вы талантливы? — сказал Ангел.

Я кивнула и умерла.

За рассказы мне потом дали денег, и мы с Казимировой купили на них ветчину в кооперативе. А Ангел лет через пять навсегда улетел в Спб.

Ну хотя бы не в Мск.

В июльском воздухе пахло японской кухней, японской прозой и японской поэзией, а мертвый Акира Куросава стал почетным жителем города Арсеньев — по решению городской Арсеньевной Думы. И никто не смеялся. Зато поговаривали, что под Арсеньевом очень много грибов, буквально хоть косой коси, а грибы — это вкусная еда с высоким содержанием бесполезных веществ. Я съездила под Арсеньев и набрала грибов. Вернувшись домой с грибами, я их съела, а два натюрморта под названием «Грибы» неожиданно продала в интернете, после чего заплатила за телефон и квартиру, купила нормальной еды и три банки белил титановых — впрок. На этом мы с деньгами опять друг у друга закончились, но тут мне заказали статью про японскую поэзию.

Знаете, каким он парнем был?

Когда ему исполнилось год и 8 месяцев, он сочинил свою первую хокку:

Тпррррр

А-а-а пззззззз

Хэк!

Его родители и вообще вся интеллигентная образованная семья пришли в восторг, и папа побежал в магазин за праздничной едой и запивашками. Пока сидели до утра за столом, Юрик навалил в заводной бульдозер через дверцу и уснул на полу рядом с дистанционным управлением от телевизора. Утром вся семья, наткнувшись на бульдозер и случайно включенный Юриком порноканал, пришла в восторг во второй раз, и папа снова побежал в магазин за праздничной едой и запивашками. Пока он бегал, Юрик сочинил вторую свою хокку:

Ыыыыы

Дай-дай-дай-дай-дай-дай

Агуп, агуп, ы

— и только что вернувшийся из магазина папа побежал туда снова, чтобы всего было впрок.

Третью хокку Юрика специалисты считают танкой. Когда семья уселась за стол разговаривать о японской поэзии и смотреть сквозь фужеры с запивашками на люстру, Юрик, катаясь на вчерашнем бульдозере, продекламировал пятистишье, посвященное матери:

Пекака быст ай-яй-яй

Ука, ука! Быыыыыф,

Быыыыыф биби.

У? Тпрлпффф

Мама, гы

— Переход к антитезе гениальный какой, — заплакала растроганная мать, а отец рефлекторно засобирался в магазин, хотя на столе было всего навалом.

Прошло семь лет, и в семье случилась первая большая утрата — не вернулся из магазина папа, ушедший за праздничной едой и запивашками, когда Юрик сочинил свою третью хокку, полагаемую специалистами танкой. «Горе-то какое», — сказала мама и опять заплакала.

Мальчику объяснили, что его отец работал в открытом космосе вместе с Циолковским, где оба и погибли.

Юрик решил продолжить дело отца и поэтому на вопрос «кем ты будешь, когда вырастешь», неизменно отвечал гениальным трехстишием:

Я

Буду

Космонавтом.

Все смеялись, так как были уверены, что Юрик станет японским поэтом, и только мама плакала, потому что уже все поняла.

— Рева-корова

Дай молока,

Сколько стоит?

Два

Пятака,

— пробубнил однажды Юрик из-под стола свою очередную танку, но на этот раз был бит, потому что ни одной матери не хочется слышать оскорблений от будущего космонавта.

Космонавтом Юрик так и не стал. Японским поэтом тоже.

Ну и хуй с ним.

Впрочем, запах денег, как всегда бывает после их долгого отсутствия, оказался вполне восхитительным. Заказ малознакомого русско-израильского журнала на статью о японской поэзии был дрянью (примерно 30 копеек за знак), но эта дрянь меня крупно выручила. К тому же при конвертации будущих шекелей в доллары, а долларов в рубли я сделала экономическое открытие: оказывается, слово «хуй» стоит почти рубль. И еще почему-то совсем некстати подумалось: вот «еврейский шпион» — как-то странно звучит, а «израильская разведка» — очень даже ничего. Жаль только, что японских поэтов я знала не очень много. Чтобы натянуть статью на свою потребительскую корзину, мне пришлось наскоро сочинить штук пять хокку о любви и назвать их автора, малоизвестного японского поэта, жившего в эпоху Рубоко Шо, именем Хирумицу.