"Все твое, _a_м_и_г_o_", - сказал он и прошел мимо. Скорпион вонзил жало в его удаляющуюся тень.
Коди устроился в заплатанном кожаном седле. Хромированные выхлопные трубки "Хонды" пестрели тусклыми пятнами, красная краска облетела и полиняла, мотор порой пережигал масло и капризничал, но мотоцикл уносил Коди, куда тому было угодно. Далеко за пределами Инферно, на шоссе N_67, мальчик выжимал из "Хонды" семьдесят миль в час, и мало что доставляло ему большее наслаждение, чем хриплое урчание мотора и свист ветра в ушах. Именно в такие минуты, в минуты полной независимости и одиночества, Коди чувствовал себя свободнее всего. Потому что знал: зависеть от людей губить собственные мозги. В этой жизни ты одинок, так лучше научиться находить в этом удовольствие.
Он снял с руля и натянул защитные очки-"консервы", сунул ключ в зажигание и с силой нажал на стартер. Мотор выстрелил сгустком жирного дыма. Мотоцикл задрожал, словно не желая пробуждаться. Потом машина под Коди ожила, точно верный, хоть подчас и упрямый конь, и Коди покатил вниз по крутому склону в сторону Аврора-стрит; за ним тянулся шлейф поднятой колесами желтой пыли. Не зная, в каком состоянии найдет сегодня отца, Коди начал ожесточаться. Может быть, удастся прийти и уйти так, что старик и не узнает.
Коди взглянул на прямое как стрела шоссе N_67 и поклялся, что очень скоро, может быть, сразу после выпускного вечера, выведет "Хонду" на эту проклятую дорогу, помчится на север, куда уходят телефонные столбы, и ни разу не оглянется на то, что покидает.
"Я не буду таким, как ты", - присягнул мальчик.
Но в глубине души он боялся, что видит в зеркале лицо, с каждым днем чуть больше похожее на отцовское.
Он прибавил газ и так рванул по Аврора-стрит, что заднее колесо оставило на мостовой черный след.
На востоке висело жаркое красное солнце. В Инферно начинался новый день.
2. ВЕЛИКАЯ ЖАРЕНАЯ ПУСТОТА
Джесси Хэммонд по привычке проснулась примерно за три секунды до того, как на столике у кровати зазвенел будильник. Когда он замолчал, Джесси, не открывая глаз, потянулась и ладонью пришлепнула кнопку звонка. Принюхавшись, она уловила манящий аромат бекона и свежесваренного кофе. "Завтрак готов, Джесс!" - позвал из кухни Том.
- Еще две минутки, - она зарылась головой в подушку.
- Две большие минутки или две маленькие?
- Крохотные. Малюсенькие. - Джесси заворочалась, устраиваясь поудобнее, и почувствовала чистый, приятно мускусный запах мужа, идущий от второй подушки. - Ты пахнешь, как щенок, - сонно проговорила она.
- Пардон?
- Что? - Джесси открыла глаза, увидела яркие полоски света, падавшего сквозь жалюзи на противоположную стену, и немедленно зажмурилась.
- Как насчет глазуньи? - спросил Том. Они с Джесси легли почти в два часа ночи, засидевшись за бутылкой "Синей монахини". Но он всегда был легким на подъем и любил готовить завтрак, а Джесси даже в лучшие дни требовалось определенное время, чтобы прийти в себя и раскачаться.
- Мне недожарь, - ответила она и снова попыталась открыть глаза. Ослепительный свет раннего утра опять предвещал зной. Всю прошлую неделю один девяностоградусный день сменялся другим, а сегодня по девятнадцатому каналу синоптик из Одессы предупредил, что температура может перевалить и за сто. Джесси понимала: жди неприятностей. Лошади впадут в сонное оцепенение и станут отказываться от еды, собаки сделаются угрюмыми и начнут без причины кидаться на людей, а у кошек наступит затяжная полоса безумия, они одичают и будут отчаянно царапаться. Со скотом тоже станет не совладать, а ведь быки, чего греха таить, опасны. Вдобавок был самый сезон для бешенства, и больше всего Джесси боялась, что чья-нибудь кошка или собака погонится за диким кроликом или луговой собачкой, будет укушена и занесет бешенство в городок. Всем домашним и прирученным животным, каких только сумела вспомнить Джесси, она уже сделала прививку, но в округе всегда находились такие, кто не приносил своих любимцев на вакцинацию. Джесси решила, что сегодня неплохо было бы взять пикап, поехать в один из небольших поселков по соседству с Инферно (например, в Клаймэн, Пустошь или Раздвоенную Гряду) и провести разъяснительную работу касательно бешенства.
- Доброе утро. - Том стоял над ней, протягивая кофе в синей глиняной кружке. - Выпей, придешь в себя.
Джесси села и взяла чашку. Кофе, как всякий раз, когда его готовил Том, оказался черней черного. Первый глоток заставил ее сморщиться, второй ненадолго задержался на языке, а третий разослал по телу заряд кофеина. Что, надо сказать, пришлось Джесси очень кстати. Она никогда не была "жаворонком", но, оставаясь единственным ветеринаром в радиусе сорока миль, давным-давно усвоила, что ранчеро и фермеры поднимаются задолго до того, как солнце окрасит румянцем небосклон.
- Прелесть, - удалось ей выговорить.
- Как всегда. - Том едва заметно улыбнулся, подошел к окну и раздернул занавески. В стеклах очков засияло ударившее ему в лицо красное пламя. Он посмотрел на восток, за Селеста-стрит и Республиканскую дорогу, на среднюю школу имени Престона, прозванную "Душегубкой" - уж очень часто ломались там кондиционеры. Улыбка начала таять.
Джесси знала, о чем думает муж. Они говорили об этом вчера вечером, уже не в первый раз. "Синяя монахиня" приносила облегчение, но не исцеляла.
- Иди-ка сюда, - сказала она и поманила Тома к кровати.
- Бекон остынет, - ответил он, неторопливо растягивая слова, как положено уроженцу восточного Техаса. Джесси же говорила бойко, она росла на западе штата.
- Пусть хоть замерзнет.
Том отвернулся от окна, ощутив голой спиной и плечами горячие солнечные полосы. Он был в линялых удобных брюках защитного цвета, но еще не успел натянуть носки и ботинки. Он прошел под вентилятором, лениво вращавшимся под потолком спальни, и Джесси, облаченная в чересчур просторную для нее бледно-голубую рубашку, подалась вперед и похлопала по краю кровати. Когда Том сел, она принялась сильными загорелыми руками разминать ему закаменевшие от напряжения плечи.
- Все обойдется, - спокойно и осторожно сказала она мужу. - Это еще не конец света.
Он молча кивнул. Кивок вышел не слишком убедительный. Тому Хэммонду исполнилось тридцать семь. Он был чуть выше шести футов, худощав и в отличной форме, если не считать небольшого брюшка, требовавшего утренних пробежек и упражнений для пресса. Светло-каштановые волосы, отступая к темени, открывали то, что Джесси называла "благородным челом", а очки в черепаховой оправе придавали Тому вид интеллигентного, а может, и слегка испуганного школьного учителя. Кем, собственно, Том и был: он в течение одиннадцати лет преподавал общественные науки в средней школе имени Престона. Теперь же, с надвигающейся смертью Инферно, его педагогическая деятельность заканчивалась. Одиннадцать лет Душегубки. Одиннадцать лет он наблюдал смену лиц. Одиннадцать лет, а он так и не поборол своего злейшего врага. Тот по-прежнему был здесь, он был вечен, и все эти одиннадцать лет Том каждый день видел, как он старательно сводит к нулю все его, Тома, усилия.