Халтурщики - читать онлайн книгу. Автор: Том Рэкман cтр.№ 69

Оливер останавливается перед Тернером: корабль, терпящий крушение в морской пучине; Тернер мастерски изображал воду, неистовый плеск волн. Он мог бы смотреть на эту картину часами, а ведь Тернер — это «не его». А что «его»? В Йельском университете он писал работу (которую бросил, когда заболел Бойд) на тему: «Обломки кораблекрушения при лунном свете: Каспар Давид Фридрих и немецкий пейзаж XIX века». Но когда речь заходит об искусстве, абсурдно выделять, что «твое».

Он любуется картиной, его взгляд путешествует по холсту, изучая его, с нетерпением ожидая получить наслаждение от следующей детали, Оливер кайфует от этого созерцания. «Красота, — сообщает он Шопенгауэру, — это все, что меня интересует». Разочаровывают лишь люди на переднем плане: он воспринимает их как помеху видимости на фоне в остальном безупречной панорамы. В этом Тернер оказался не на высоте, но не потому, что фигуры тут вообще не к месту, а потому, что их невозможно нарисовать красиво. Лицо — антипод прекрасного, его выражение так легко переходит от смеха к жестокости. «Как, — удивляется Оливер, — люди вообще могут друг другу нравиться?»

От назойливого звона внизу у него гудит в ушах. Уже за полночь. «Почему они никак не оставят меня в покое?» Включается автоответчик и раздается монотонный голос его брата, Вона, он звонит из Атланты. Видимо, хочет узнать, завел ли Оливер себе подружку-итальянку. Родственники опасаются того, что он гей. Геев они не одобряют. Как и коммунистов. А искусствоведов? Тоже. Но он не из этих. Не из каких? Не из искусствоведов. Он всего лишь любитель искусства. Ценитель красоты. Только не человеческих лиц. «Тебе бы мистер Девин понравился, — рассказывает он Шопенгауэру. — Но я бы побоялся вас знакомить — а что, если бы вы не поладили? Но все же, думаю, вы бы подружились. Знаешь, меня ведь направили к мистеру Девину; я его не выбирал. Просто повезло. Понимаешь, у нас в школе действовала программа помощи пенсионерам. И всем приходилось в ней участвовать». Оливера, в отличие от брата с сестрами, отправили в пансионат в Англии, так как отцу было ни к чему, чтобы назойливый мальчонка все время путался под ногами. «Каждое воскресенье я ходил к мистеру Девину, — рассказывает Оливер псу. — Заваривал ему чай, убирался в доме, ходил за покупками — за сигаретами и ирландским виски — не помню уже, какой марки. И за „Нью стейтсменом“. Ты-то, Шоп, не знаешь, что это такое — это журнал для леваков и историков. И актеров, как я полагаю, он ведь в свое время был актером. Когда здоровье еще позволяло, мистер Девин буквально жил в галереях. У него были потрясающие каталоги. По справедливости сказать, Шоп, это он и познакомил меня с искусством. Сколькому он меня научил! Он мог говорить об абсолютно любом периоде, и так увлекательно. Хотя современное искусство он недолюбливал — Поллок и все, кто появился позже, его бесили. Я часто расспрашивал его насчет художников, а он отвечал отсылками к выставкам, например: „Мистер Девин, а как вам Клее?“, а он — „Коллекции сэра Эдварда и леди Холтон в Галерее Тейт в 1957 году — первый класс“. Я приносил ему соответствующий каталог, он листал его, все объяснял, попивая ирландский виски с молоком, которое мне приходилось подогревать на плите (Шоп, молоко подогревать сложнее, чем ты думаешь, оно постоянно убегает, будь оно неладно). Но этот запах — его я никогда не забуду. И все время одна и та же кружка с отколотым краем. Он постоянно говорил: „Смотри не разбей, заклинаю!“ И у него был отличнейший баритон. Он в свое время принимал участие в радиопостановках на „Би-би-си-Манчестер“, и не удивительно, с таким-то голосом. Ну а вообще, — говорит Оливер, — я думаю, все дело в виски. И ни в чем другом. Не в нем. Не в этом. То есть я его не осуждаю. Он был одинок и… Да, и виски. Не его вина. Ладно, хватит».

Оливер просит приготовить на обед «инвольтини ди вителло». Не сказать, чтобы сам он был без ума от этого блюда, но его хвостатый друг большой его любитель. Так что почти все съедает Шопенгауэр — а это оказывается для него слишком много, и у него начинается расстройство желудка. На грядущие двадцать четыре часа Оливер становится медсестрой и убирает за псом лужи блевоты.

Когда самое страшное позади, он читает вслух «Собаку Баскервилей», а собака Авентина спит у него на коленях. Оливер настолько хорошо знает эту книгу, что сказать «читает», наверное, неправильно — он словно бродит по ее внутренней территории, заново встречая старых знакомых и следуя за длинной ниточкой Ватсона. Но сегодня он видит только пожелтевшие сухие страницы. Он приподнимает подбородок Шопенгауэра.

«Ты обязан поправиться, — говорит хозяин. — Тебе должно стать лучше в самое ближайшее время!» Он подтягивает Шопенгауэра поближе к себе: «Я уже достаточно с тобой понянчился». Оливер гладит пса. «А сиделка из меня ужасная. Когда я ухаживал за Бойдом, я ему постоянно надоедал. Я старался не делать этого, но не получалось. Он все говорил: „Ты, наверное, рад, что я заболел, и у тебя появился повод бросить универ. Теперь ты и диплом не получишь“. Но мне казалось, что он сам хотел, чтобы я вернулся домой и ухаживал за ним. Мне так казалось. Иногда я задумываюсь, не вызвал ли он меня к себе, чтобы проверить — послушаюсь я или нет. Но я же такой мягкотелый, я, естественно, прилетел, а ему это страшно не понравилось. Он то и дело повторял: „Женщины подчиняются, мужчины сопротивляются“. Ну да ладно, — вздыхает Оливер. — Да и вообще — неужели я смог бы стать преподавателем? Чтобы я, да читать лекции? Я себя в этой роли не вижу. Надеюсь, я был ему полезен. Тебя-то он точно обожал, дружок! Помнишь моего отца? Он так любил бросать тебе эту пищащую резиновую крысу. Помнишь, как он тебе ее через весь газон швырял в Атланте? А ты сидел неподвижно, смотрел на игрушку с таким презрением. — Оливер улыбается. — Да ладно, ты прекрасно знаешь этот свой взгляд. И мой отец ковылял с тростью по саду, подбирал эту твою дурацкую крысу — хотя это вовсе не для него задача была — и бросал ее снова. А ты сидел и зевал!»

Звонит телефон, Кэтлин оставляет очередное сообщение: она назначила дату совещания, на котором Оливер должен выступить перед сотрудниками газеты и поведать им о планах «Отт Групп».

«О каких еще планах?» — интересуется Оливер у Шопенгауэра.

В тот же вечер звонит еще и Вон, на этот раз Оливер берет трубку — если у них есть какие-то планы, ему, наверное, стоит о них знать.

— Ну, — спрашивает Вон, — дом будем продавать?

— Какой дом?

— В котором ты живешь.

— Дедушкин? Зачем?

— Ты же, я полагаю, скоро вернешься.

— О чем это ты, Вон?

— Олли, ты же знаешь, что мы решили избавить газету от мучений, да? Эбби порекомендовала закрыть ее. Как ты можешь этого не знать, Олли? Чем ты там занимаешься?

— Почему закрыть?

— В первую очередь из-за денег. Может, если бы несколько месяцев назад мы уволили больше народу, она осталась бы на плаву. Но они сопротивлялись — согласились убрать лишь одного человека из редакции. И они ждали после этого какого-то финансирования? Это безумие. Кэтлин некоторое время держалась на чистом энтузиазме, в надежде на вливания капитала. Но какой в этом смысл? У вас даже сайта нет. Разве можно ждать каких-то доходов, если вас нет в интернете? Мы бы, наверное, могли избавиться от Кэтлин. Но будем откровенны: газете крышка. Пора двигаться дальше.