— И все-таки я требую вежливости, мистер Виллис, хотя бы на том основании, что я постарше вас. Мне очень жаль, что вы на время оглохли, но думаю, что способность слышать к вам вернется. Боже, вон юный Томми только скривился, после того, как я его приложил. Вас, мальчишек, только и воспитывать! Все мы страдаем! Сомневаюсь, что в мире найдется хоть один школьник или гардемарин, у которого не болела бы та или иная часть тела — уж так мы устроены, молодой человек, и надо быть благодарными!
— А я не хочу никого благодарить. Я хочу домой. Если б отец не познакомился с умником с доков, который насоветовал ему, как сделать из меня джентльмена, то и сидел бы я дома, сахар развешивал да обжимался с девчонками на складе. Хорошо, что война кончилась — вот спишут эту гнилую развалину, черта с два вы меня здесь увидите!
Луна нырнула за облака. Ночь сразу же стала очень черной. Где-то над нами раздался голос Бене:
— Мистер Виллис, соблаговолите зажечь огни. Когда вы с этим справитесь, расскажите мне, что происходит за полчаса до рассвета.
— Так точно, сэр. В это время помощник боцмана…
Я схватил Виллиса за рукав и прошептал:
— За полчаса до рассвета начинаются навигационные сумерки.
— А то я не знаю! Думаете, совсем дурной?
Да, малый явно не располагал к дружескому общению. Я уж собрался отпустить его, как на шканцах появилась группа людей, среди которых был и Чарльз. На корму принесли кучу всякого добра, в том числе подвязанный к тяжелой рее парус, железную чушку (такую увесистую, что ее тащили три человека) и мотки толстенного троса.
— Эдмунд! Вы до сих пор не спите!
— Как видите. А вы — вы когда-нибудь отдыхаете? Что это у вас такое?
— Плавучий якорь.
— Никогда о таком не слыхивал.
— В шторм корабль ставят на такой якорь.
— Но они же заняли всю палубу!
— В сложившихся обстоятельствах у нас нет другого выхода. Придется перекинуть якорь через корму, чтобы проверить, как меняется ход, и не потонет ли под его весом наша старушка. Разумеется, не в эту погоду — сейчас вполне сносно! — а южнее, когда начнутся настоящие шторма.
Ношу подтащили к поручням на корме.
— Это приказ капитана?
— Нет. Такие решения я имею право принимать сам. Морское дело — древнее, обязанности распределены давно и четко. И все-таки уж пробило шесть склянок первой вахты, двенадцатый час ночи пошел, а вы все еще не в постели — почему?
— Я… Объяснение самое что ни на есть прозаическое. Мне удобно в сухой одежде, на небе луна, качка уменьшилась, ну и так далее.
Чарльз внимательно посмотрел на меня.
— Вы переехали обратно в пассажирскую каюту?
— Да.
Чарльз кивнул и вернулся к своим людям. Он проверил канат, на котором держалось все сооружение. Если заботе и предусмотрительности суждено спасти наше путешествие, то Чарльз делает все возможное! Мне вдруг ярко представились они оба — Бене и Чарльз: один блестяще впутывает нас в рисковые предприятия, другой печется о нас ежедневно и неустанно.
— Прекрасно, Робинсон. Продолжайте, — сказал Чарльз и повернулся ко мне: — Так вы идете вниз?
— А вы нет?
— О, у меня еще масса работы. Боюсь, до ночной вахты мне не лечь.
— Ну что ж, тогда я иду вниз. Доброй ночи, Чарльз.
Не очень-то уверенно я вернулся на пассажирскую палубу. На бизань-мачте, прямо над застекленной рамочкой с капитанскими правилами, горел фонарь. Под ним кто-то оставил два больших мотка каната. Я открыл дверь и вошел в конуру. Света из коридора было достаточно, чтобы разобраться внутри. Из верхнего ящика я достал огниво, ухитрился разжечь купленный у Филлипса фонарь, притворил дверь и уселся на парусиновый стул. Не было смысла скрывать от самого себя, что ощущение было такое, будто меня окунули в холодную воду — в очень холодную воду. Я раздевался медленно и осторожно, словно древний старец, а сапоги стаскивал так медленно, будто каждое движение причиняло мне боль. Наконец я остался в одной только «робе». Впрочем, существовал еще один способ оттянуть неприятный миг. Я пошел в гальюн, на правый борт, засветил голубой огонек масляного фонаря на переборке, снял брюки и пристроился на ближайшей к двери дырке. Стоило мне принять удобное положение, как дверь распахнулась, и заглянул какой-то огромных размеров старшина.
— Черт побери!
— Простите, сэр!
— Убирайтесь!
— Приказ лейтенанта Саммерса, сэр!
Он опустил конец каната в дальнее отверстие и начал трос разматывать. Я в ярости подхватил брюки, затянул ремень и вылетел наружу. В коридоре толпились моряки. Канат, разматываясь, полз у моих ног. Второй точно так же уползал в женский гальюн, по левому борту. Просто сумасшедший дом! Юный матрос, одетый вроде меня, в одну только робу, выскочил из уборной и побежал к каюте мисс Грэнхем! Да это ни в какие рамки не лезет! Я в два прыжка настиг нахала и одернул его за плечо.
— Нет уж, друг, не выйдет!
Я развернул его к себе… Бог мой! Передо мной стояла мисс Грэнхем! Даже в тусклом свете фонаря было заметно, как пылает ее лицо.
— Пустите меня, сэр, и немедленно!
— Мисс Грэнхем!
Я отдернул руку от тонкого плеча, словно коснулся змеи. Всплеск нежданной волны лишил меня равновесия. Мисс Грэнхем взялась за ручку двери. Я кувыркнулся назад, и от смертельного увечья меня спасла только пресловутая бухта каната, которая, пусть и полуразмотанная, смягчила удар. Я упал на колени и потянулся к собеседнице.
— Умоляю, мисс Грэнхем, умоляю — простите меня! Я-то решил, что вы — матрос и задумали что-то непристойное! Прошу вас, позвольте, я закрою…
— Я закрою дверь самолично, мистер Тальбот, если вы соблаговолите убрать пальцы с порога. У вас талант неожиданно валиться с ног, сэр! Конечно, я не вправе давать вам советы…
— К счастью, я падаю без вреда для себя, мадам. А совет приму с большим почтением.
Она помедлила на пороге.
— Сарказм, мистер Тальбот?
Ушиб настроения мне не улучшил.
— Почему меня вечно понимают превратно?!
Мисс Грэнхем оглянулась. Я продолжал:
— Прошу, не перебивайте, мадам. Во время долгого плавания взгляды людей на попутчиков меняются — не могут не меняться! И я вовсе не исключение. Все, что я хотел — выразить свое уважение и к вам, и… и…
— И к моим преклонным годам, мистер Тальбот?
Она повернулась ко мне. При тусклом освещении следы, оставленные временем на ее милом лице, были почти незаметны. Мисс Грэнхем улыбнулась. Прядь выскользнула из — под платка, покрывавшего волосы, и упала ей на лоб. Она подобрала непослушный локон. Игра света и тени сделала ее почти такой же молодой, как я — если не моложе! Я раскрыл было рот, но передумал и сглотнул слюну.