Намотало - читать онлайн книгу. Автор: Вероника Капустина cтр.№ 18

Ляля работала в хорошей больнице, много и со вкусом оперировала. Она рано поняла: единственное, что не обманывает, это работа. Все честно: вложил силы — получил результат. Все было бы очень неплохо, если бы на Лялю не накатывали временами приступы неукротимого гнева, которые сопровождались учащенным сердцебиением и распирающим чувством в голове. Артериальное давление повышалось. Но главная беда была в том, что Ляле казалось, будто она должна, она заслуживает быть не здесь (собственная квартира, улица, операционная) и не с теми (родители, знакомые, пациенты, коллеги), а где и с кем — она и сама не понимала. И бог знает почему, сразу после таких приступов на память ей приходили Алеша с Олей. И она успокаивалась, и опять работала, работала и работала.

Оля и Алеша сидели на подоконнике и ждали завбиблиотекой, чтобы поговорить об Олином трудоустройстве. Алешин НИИ помещался в новом бетонном здании с огромными окнами.

— Надо, наверно, делать какие-то простые вещи, например, бегать по утрам, — вяло говорил Алеша.

— У меня бессонница, я засыпаю в три, утром я встать не могу, — устало отвечала Оля.

— Я тоже… засыпаю в три, — сказал Алеша, внимательно посмотрел на Олю и обнаружил то же выражение, каким его каждое утро встречало зеркало.

Сердце у Алеши забилось не хуже, чем у Ляли, которую в этот момент у нее в кабинете как раз скрутил очередной приступ, и сидела она, вцепившись в край стола и с ненавистью глядя на историю болезни больной Кусковой. И Алеша нарочито будничным голосом сказал:

— Ну, что ж, по утрам мы не можем, тогда давай бегать по вечерам.

— Давай, — сказала Оля, и ей стало так жарко, что на носу выступили капельки пота. Проклятое солнце, проклятый март, самый долгий, невразумительный, никчемный месяц года! От радости Оля как-то вся сгорбилась, осела и сказала: — Все равно ничего не выйдет…

Совершенно непонятно было, что должно выйти, но Алеша тоже очень обрадовался. Он отвернулся и смотрел в другую сторону, пока не пришла заведующая библиотекой. Ляля же, у себя в кабинете, за пять километров от НИИ, вдруг вспомнила, как накормила в детстве Алешку немытым яблоком, улыбнулась, перевела взгляд с фамилии «Кускова» на окно и глубоко вздохнула: вот и солнце! Вот уже и март, самый чудесный, самый важный месяц года. Давление упало, пульс нормализовался.

Если усталый поведет усталого, то… к обоим придет второе дыхание. Минут через двадцать медленного бега они действительно освобождались от усталости. Каждый из них полагал, что спасает другого. Кому вообще пришло бы в голову, что их надо спасать, когда, перейдя на шаг, порозовевшие и обветренные, они возвращались домой? Пара как пара. Он на положенную «голову» выше ее, и плечи у него не уже нормы, и бедра у нее не шире, чем надо, и лица мягкие. Один доктор, Лялин коллега, так говорил: «Лицо мягкое…», как будто это не лицо, а живот. Только движения у них были какие-то смазанные, без молодой оттяжки. Но положительная динамика, безусловно, была. Лучше бы им так и бежать без конца, не останавливаться, не садиться, и уж тем более, не ложиться.

Оля вытянула руку, потому что почувствовала, что от нее этого ждут, и… а вдруг не ждут? Оля, воспитанная на «Новой книге о супружестве» Нойберта, не знала, что ждут всегда. Алеша знал, что она не знает, и боялся ей сообщить. «Это потом, — думал он, — а сначала все должно быть как полагается…» И Оля отдергивала руку, а как полагается — не получалось. Ну, черт его знает, почему не получалось как полагается! Оля упорно не желала понимать, что происходит, вернее, чего не происходит, и от этого… их молчаливая нежность друг к другу нарастала, как тихое остервенение весеннего солнца. Не то чтобы они совсем не говорили об этом. Еще как говорили! Только об этом и говорили. Даже удивительно, как это столькими словами они умудрились не сказать простого и необходимого.

Ничего удивительного! Некоторым нравятся такие игры. Они получают от них извращенное удовольствие. Каждый считает себя ужасно виноватым, и это привязывает людей друг к другу не хуже общей венерической болезни. «Это ведь только он будет терпеть, что я…» — думает она, причем заметьте, что собственно «что я…» — никогда не додумывается. «Это ведь только она не станет презирать меня за…» — думает он. Так за что, собственно, она не станет презирать, а? Говорите, она неопытна и не знает, как себя вести? Да ведь на свете есть книги и помимо «Новой книги о супружестве». Не говоря уже о том, что есть подруги. Есть врачи, наконец. Да хоть я! Помочь им было бы очень несложно. Вся штука в том, что они не хотели, чтобы им помогли. Возможно, эти бури в стакане воды и добавляют остроты в пресную жизнь, но, ей-богу, наступает возраст, когда надо перейти от чтения романов и рассказов к медицинскому атласу. А иначе, все это — надуманное, ненастоящее, выморочное. Такова, скорее всего, была бы точка зрения Ляли, если бы она знала подробности. Но она видела только бегущих людей, сначала двоих, потом — одного, вернее — одну. Что до личной жизни самой Ляли, пожалуй, гораздо острее у нее были воспоминания о первой самостоятельно проведенной операции гнойного аппендицита, чем о первой близости с мужчиной. Алеша рывком натянул брюки и яростно дернул ремень. Эти два энергичных движения врезались Оле в память и даже снились потом. Что Алеша больше не ляжет с ней в постель — это она сообразила, но вот когда он перестал бегать, она удивилась. Неужели можно из-за этого расстаться? Их же нарочно родили и вырастили в этом доме, чтобы они потом могли поддерживать друг друга! Правда, с Лялей не совсем понятно. Ее-то зачем? Вероятно, в нагрузку. Олины мысли путались. И потом, что же, он больше никогда ее не обнимет? Оля несколько раз звонила и заходила, и встречала некоторое замешательство, жалобы на плохой сон, головные боли и слабость.

Оля продолжала бегать. Она оказывалась на месте встречи в когда-то условленный у них час, неприлично долго ждала, а потом бежала одна по их маршруту. Иногда она тихо плакала и плач дрожал от бега. Эти-то смешные прерывистые звуки и услышала Ляля, возвращаясь из магазина. Стоял уже сентябрь, но усталое солнце время от времени все же опрокидывало на Лялю порции энергии, прежде чем посадить ее на голодный зимний паек. Ляля с тяжелой сумкой и на каблуках легко догнала изрядно похудевшую и все-таки неуклюжую Олю в кроссовках. И сказала:

— Пошли ко мне. Чаю попьем.

Оля пошла. Еще как пошла! На Лялю хлынула, уже без перерывов и вздрагиваний, мощным потоком, вся история, кроме… кроме той ее части, о которой Ляля сама догадалась, спросив: «У вас отношения близкие?» и услышав в ответ: «Понимаешь, Ляля…»

— Во-первых, меня зовут Ольга, — резко перебила Ляля, которая уже давно вернула себе отнятое в детстве имя. — А во-вторых, всегда лучше знать правду: у него есть женщина. Я их видела. Ехали на соседнем эскалаторе. Поминутно обнимаются. Пока доехали вниз, успели обцеловать друг друга с ног до головы. Смотреть противно. Ладно, это неважно. У вас все равно ничего бы не получилось. Вы — два сапога на одну ногу. Не обижайся на меня. Кто еще, кроме меня, тебе это скажет! И не реви. Тебе еще не тридцать… — Последняя фраза, правда, получилась у Ляли какой-то неуверенной.