Небозем на колесе - читать онлайн книгу. Автор: Александр Иличевский cтр.№ 41

Но, казалось бы, какая тут может быть загвоздка – Дом на первый взгляд вполне обыкновенный: громадный бетонный пень – круглое здание в пять этажей, на каждом – кольцевая система коридоров, вдоль которых комнаты расположены в шашечном порядке; кольца в пяти местах соединены радиусами – в некоторых их отрезках устроены холлы с креслами и телевизором; из каждого коридора имеется по четыре выхода на лестницы, обеспечивающие вертикальное сообщенье; система лифтов, балконы и указатели направлений отсутствуют как классы. Коридоры вдоль стен освещаются потайными светильниками, имитирующими дневной свет: он якобы проливается из переполненного желоба, подставленного под световую, ведущую наружу щель в стене, которая тянется на уровне выше среднего роста.

Вроде бы все просто, даже несмотря на некоторую мутящую понимание аляповатость. Загвоздка обнаружилась уже на третий день моих все менее осторожных вылазок. Она, как выяснилось, имела два таинственно сообщающихся источника – все мои последующие попытки представления устройства нашего пространства рушились как раз именно из-за того, что мне никак не удавалось понять, где же эти источники сообщаются.

Во-первых, самый центр Дома оказался недостижим: вдоволь накружившись по скучной обилием жилых помещений периферии, я решилтаки рискнуть отправиться к центру и, дойдя, как мне казалось, до упора, остановился – как муравей перед корабельной сосной – у ствола грандиозной шахты. Через обегающие ее по кругу круглые, напоминающие чердачные, окошки можно было головокружительно заглянуть вовнутрь.

Пространство шахты оказалось не пусто: оно все – от невидного сквозь буйную зелень дна до только предполагаемой взглядом верхотуры – было насыщенно какими-то ажурными и кружевными, как бы произрастающими из воздуха и самих себя конструкциями – перетяжками и лучами, лестницами и трапами, хорами и антресолями, висячими площадками и балкончиками, террасами и верандами. Вертикальное нагромождение этих деталей места одновременно усложнялось и оформлялось еще и тем, что все они тем не менее находились в обрамлении некой невероятной, прихотливо составленной, как букет, садовой композиции.

Среди аккуратных кудрявых островков яблонь, груш, слив, гнезд омелы, облепившей ветки акаций, олеандров и миндаля, ковров плюща, бамбуковых рощиц и высаженных розовыми подковами чайных кустов кое-где попадались крохотные прудики с кувшинками и ирисовыми сине-желтыми островками, зарешеченные цоколи и легкие инкрустированные беседки; на ближайшей ко мне площадке размещались несколько ульев – цветущее рядом облако шевелилось от пчелиного гула.

Все это было густо пронизано светом и тенью, заткано вьюнком и лиановым лимонником и походило то ли на медленный взрыв, взметнувший и теперь несущий, кружа, в поднебесье дачный поселок горной Аркадии, то ли на громадную воздухоросль, которая, подобно не укорененной в почве водоема водоросли, произрастала непосредственно из воздуха и несла на себе уютные места-прибежища, словно серебристые воздушные пузырьки, выделяемые фотосинтезом.

Растительное зрелище, располагаемое внутри шахты, притягивало невероятно. Я внимательно поглощал детали. Вскоре решетчатые цоколи разгляделись голубятнями.

Я прикинул, что, выпав из окошка, даже слегка планируя, до площадки не дотянуть. Не в силах оторваться, я стал с завистью думать о прыжках Тарзана. Неужели нет входа откуда-нибудь с внешней стороны шахты?!

Высунувшись по плечи, я вывернул шею так, что усмотрел вверху веревочный мостик, ведущий от стенки к берегу висячего острова.

Пока меня не спугнул очередной часовой обход, я завороженно наблюдал, как невидимые передаточные механизмы с растительным шуршанием плавно перемещали кучеряво-барочные внутренности шахты: движение, по всей видимости, не было периодическим – я так и не смог дождаться, пока весь этот висящий в воздухе мир, пройдя сложные витки своего цикла, вернется на прежнее место.

Постепенно исчезая по мере приближения шагов обхода, я вдруг заметил, как, выпорхнув из цоколя, на смещающуюся все дальше площадку спустился голубь. Пчелы сначала взбудоражились и было плеснули в сторону, чтобы защитить ульи, но, увидев, в чем дело, успокоились, и рой притянул свой рукав обратно к яблоне.

Я не вовремя залюбовался чистым опереньем, изящным, с рыхлым наростом на переносье, клювом. Снуя проворной головкой, голубь кругло смотрел на меня то одним, то другим розовым глазом.

Шаги приближались. Я обежал шахту и рванул по радиусу к лестнице, чтобы на следующем этаже отыскать дверь, ведущую на мостик.

И вот теперь начинается «во-вторых», по причине которого никакой двери на мостик я не нашел. На следующем этаже, снова жадно приникнув к окошку, обнаружил, что площадка с ульями за время моей беготни сместилась вверх и теперь находится на том же расстоянии.

Голубь встретил меня с прежним любопытством. Я обежал стену шахты, но дверцы, ведущей на мостик, не нашел.

Чертыхнулся. Высунувшись, вижу, что мостик тоже странным образом сместился чуть выше, и теперь надо бежать уже на следующий этаж.

Еще три раза с тем же результатом взметнувшись по лестнице, я на последнем, пятом, выглянул в шахту... и подмигнул голубку. Тот, казалось, теперь смутился, повел шейкой, сделал шажок, вдруг заворковал, забулькал и, пойдя, пойдя белоснежным увальнем к краю площадки, как пингвин, не раскрывая крыльев, ринулся куда-то вниз.

Пчелы вскипели снова. Легкая пригоршня белого мелька, задевая листву, долго скользила вдоль крон, огибала внимательно крыши построек и наконец исчезла.

От беспомощности я закурил. Поразмыслив, понял, что надо искать еще одну лестницу.

Сунув окурок в пачку, выглянул в шахту, чтобы напоследок еще раз взглянуть на мостик. На одной из его перекладин сидел голубь. Круглый розовый глаз плоско смотрел на меня. Я достал еще одну сигарету.

Разумеется, выяснилось, что основная система лестниц имеет ответвления. Ни одна из исследованных лестничных отдушин не привела ни на один из этажей. Их функция в перемещении по дому для меня так и осталась неясной. Первая, очевидная догадка, что лестницы эти предназначены для эвакуации в случае пожара, исчезла после того, как я миновал тридцать шестой пролет.

В свою очередь, эти ответвления имели самостоятельные отростки. Входы на них располагались в странной последовательности – через два, три, пять, восемь, и последнее, куда меня хватило забраться, – тринадцать маршей.

Все выходы с основных и побочных лестниц выглядели вполне служебно, но ни один не был заперт. Было странно и немного жутко бродить то по очень пологим, то по почти вертикальным, наваливающимся на грудь мраморным эстакадам.

Я взмок. Шея, из-за того что лицо все время приходится держать приподнятым, занемела. Я растираю ее ладонью. Слабый синеватый свет стрелкой наслаивающихся зигзагов взмывает вдоль перил в непредставимый верх.

Ничего, кроме него, света, утраты, там, наверху, не видно. Вдруг я пугаюсь, что этот громадный световой моток может обрушиться мне на голову...

В общем, все это было похоже на побег муравья в облачной кроне распустившегося почками пустоты кизилового куста.