Сын цирка - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 24

Почему же все-таки молодой Дарувалла не был похож на своего отца? Вовсе не потому, что оказался вторым сыном и самым младшим ребенком в семье — Фарук никогда не ощущал себя в чем-то ущемленным. Старший его брат, Джамшед, практиковавший в Цюрихе как детский врач-психиатр, надоумил Фарука приехать в Вену и внушил ему мысль жениться на белой женщине. Разумеется, их отец не выступал против смешанных браков, ни в принципе, ни конкретно — так было с невестой Джамшеда, сестра которой потом вышла замуж за Фарука. Джулия стала любимицей старого Ловджи. Он предпочитал ее общество общению с английским специалистом по ушным болезням, женившимся на сестре Фарука. Оценивая этот факт, следует взять во внимание то, что старый Дарувалла принадлежал к убежденным англофилам: восторгаясь Англией, он держался за все прежнее, что еще оставалось в освободившейся Индии.

Фарук не напоминал своего отца вовсе не потому, что Ловджи был англофилом. После многих лет жизни в Канаде молодой Дарувалла сам превратился в умеренного англофила. Такому развитию событий способствовало то, что любовь ко всему английскому в Канаде носит совершенно иной характер, нежели в Индии, поскольку лишена политических пристрастий и положительно воспринимается общественным мнением. Многие канадцы даже любят англичан.

Фарука нисколько не огорчала ненависть старого Даруваллы к Махатме Ганди. На вечеринках в Торонто он с удовольствием шокировал своих гостей, особенно неиндийцев, повторяя высказывания отца относительно Ганди.

— Это был ублюдок из высшей жреческой касты, который ходил в набедренной повязке, наполнил религией свою политическую активность и попытался превратить в религию свои политические выступления, — жаловался когда-то старый Дарувалла.

Старик бесстрашно говорил то, что думал, даже в Индии, причем излагал свои взгляды и в общественных местах, а не только в укромном клубе Дакуорт.

— Ублюдки индусы… ублюдки сикхи… ублюдки мусульмане… И члены клана Парси тоже ублюдки, — добавлял Ловджи, будто религиозные убеждения последователей Зороастра заставляли его отдать «дань уважения» и потомкам этнических персов. В тех редких случаях, когда старый Дарувалла приезжал в колледж святого Игнатия на ужасные школьные спектакли с участием сыновей, такими же словами он вполголоса ругал и католиков.

Старик провозглашал, что понятие дхармы в буддизме не что иное как «самодовольство и обоснование для ничегонеделания». По его мнению, деление общества на касты и соблюдение принципов неприкасаемости — это своеобразное обожествление дерьма, и если люди молятся на дерьмо, то они непременно должны торжественно объявить, что долг определенной категории людей — убирать это дерьмо! Ловджи Дарувалла вовсе не считал, что может позволять себе подобные непочтительные высказывания из-за огромного вклада в лечение детей-калек.

Ловджи Дарувалла утверждал, что в Индии вообще не существует государственной идеологии, поскольку религия и национализм не могут заменить собой конструктивные идеи.

— Медитация так же разрушительна для индивидуального сознания, как и существование каст, поскольку она является одним из способов принижения своего «я» в человеке. Индийцы следуют традициям групповой психологии, вместо тою чтобы полагаться в жизни на собственное мнение. Больше всего мы привержены ритуалам и религиозным запретам и не ставим перед собой цели по переустройству общества, по его улучшению. Кто соблюдает правило, что нужно испражняться до принятия завтрака, а не после? А почему мы заставляем женщин носить чадру и скрывать лицо? Обращая внимание на подобную ерунду и регламентируя ее, мы в то же время не имеем никаких законов, запрещающих непристойное поведение или анархию! — Вот какие мысли излагал Ловджи Дарувалла.

Вспоминая прошлое, Фарук Дарувалла понимал, что отец сам напрашивался на то, чтобы взорвали его машину. Никому в Индии не позволяется говорить, что понятие кармы — это коровье дерьмо, которое делает ее отсталой страной. Такие слова не прощаются даже доктору, отдающему себя без остатка лечению детей-калек. Разумеется, идею о том, что тяжкая жизнь человека — это его расплата за грехи прошлой жизни, можно оценивать как признание бесполезности попыток к самосовершенствованию. Однако несомненно: лучше не называть карму коровьим дерьмом. Даже Фарук, смело отказавшийся от идей Зороастра и перешедший в христианство, даже он понимал, насколько неумны резкие высказывания его отца.

Старый Дарувалла задевал религиозные чувства не только индусов, но и мусульман, предлагая посылать им в качестве новогоднего подарка жареную свинью. Его суждения о католицизме так же больно задевали и римскую католическую церковь. Он заявлял, что всех католиков до последнего нужно изгнать из союзной территории Гоа в штате Гуджарат, а еще лучше — публично наказать их, памятуя, как в прошлом они преследовали и жгли людей на кострах. Ловджи предлагал запретить в Индии «ужасную жестокость, изображенную на распятии». Фигуру Христа, прибитого к кресту, он называл «одним из видов западной порнографии».

Доктор Ловджи оставался верен себе в оскорблении религиозных чувств, называя всех протестантов — тайными кальвинистами, а самого Кальвина — тайным последователем буддизма. Ловджи ненавидел все догмы, которые содержали, с его точки зрения, хотя бы намек на человеческую ничтожность перед Богом. Не любил он и догмат о божественном предначертании, называя его христианским вариантом буддистского понятия дхармы, и часто цитировал Мартина Лютера: «Что плохого, когда плебеям говорят хорошую ложь по хорошему поводу ради процветания Христианской Церкви? » Всеми способами доктор Ловджи Дарувалла отстаивал истинность своей веры в свободную волю любого человека, в то, что человек призван творить Добро, и в то, что не существует никакого Бога.

В клубе Дакуорт имели свое мнение о том, как бомба попала в машину старика Даруваллы. Там поговаривали о совместном заговоре буддистов, мусульман и христиан, что, вероятно, можно считать первой попыткой совместных действий верующих этих конфессий. Фарук полагал, что из списка возможных убийц нельзя исключать даже представителей клана Парси, вообще-то не склонных к насилию. У него были основания так думать — потомок персов, его отец издевался над последователями Зороастра так же зло, как и над верующими других конфессий. Но злые шутки доктора не коснулись официанта Сетны и для него Ловджи Дарувалла оставался единственным атеистом, избежавшим жгучего презрения. Быть может, их объединил инцидент с горячим чаем и помог преодолеть даже религиозные разногласия.

Причиной убийства, в конце концов, могла оказаться и концепция дхармы, которую часто критиковал отец Фарука.

— Если ты рожден в туалете, то и умирай там, среди дерьма, а не пытайся занять такое место в жизни, которое лучше пахнет! Разве это не бред, я вас спрашиваю? — издевательски осведомлялся у своего собеседника Ловджи Дарувалла.

Фарук даже предполагал у своего отца некое психическое расстройство. Либо старый горбун не понимал ничего, что не касалось области ортопедической хирургии. Можно представить, как взрывался респектабельный Дакуорт, когда Ловджи объявлял своей аудитории, включая и официантов с плохой осанкой, что даже нищие стремятся стать лучше и что самое большое зло в Индии — ее кастовые предрассудки. Такие выпады попирали традиционные взгляды, хотя некоторые члены клуба соглашались с доктором, но только в душе.