Семейная жизнь весом в 158 фунтов - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 21

– Почему он нравится тебе? – спросила ее Эдит. Она имела в виду Тирона Уильямса.

– Он как раз моего размера, – сказала Утч, – и мне нравится цвет его кожи. Как карамелька.

– Вкусно, – сказала Эдит, но без всякой двусмысленности.

У нее не было любимчиков среди борцов; все они для нее – одинаково милые скучные парни, и от этого они чувствовали себя с ней неловко. Каждый месяц Уинтер приглашал их всех на ужин. Эдит рассказывала, что ребята, спотыкаясь, бродили по дому, натыкались на мебель, сбивали картины на стенах. «Они умудрились даже разбить все пепельницы, хотя и не курят. Им, пожалуй, нужны мягкость матов и пространство площадки, чтобы проявить проворность».

Как минимум раз в неделю один из них приходил к Уинтерам домой для частных занятий немецким. Читая, наслаждаясь музыкой или подолгу нежась в ванне, Эдит слышала, как Северин увещевал кого-то из неуклюжих парней:

– Wir mussen nur auf Deutsch sprechen [8] .

– Wir mussen nur auf… auf чего? – переспрашивал тот.

– Deutsch.

– О да. О боже, шеф, я чувствую себя полным идиотом.

– Nein, nein, du bist nicht… [9]

Северину нравился Уильямс, но неудачника он мог любить лишь до определенного предела, невзирая на странную причину его проигрышей. Ему больше нравились победители, и самым удачливым из них, несомненно, был Джордж Джеймс Бендер, вес 158 фунтов, родом из Ватерлоо, штат Айова. Три года подряд он побеждал на чемпионатах Айовы среди юношей, и местный университет, обладавший сильной командой, завербовал его. Это было еще до того, как новички начали допускаться к соревнованиям, и Бендер целый год выступал лишь на открытых турнирах. Там он всегда выходил победителем, он никогда не проигрывал. Предполагалось, что на следующий год он по полной программе примет участие в общенациональных первенствах, но на чемпионате Большой Восьмерки повредил колено. Он был удивительно усердным студентом; награждался какими-то призами за учебу еще в школе, а в университете Айовы был неизменным отличником; основным предметом Бендер выбрал для себя подготовительный медицинский курс, но на самом деле хотел заниматься генетикой.

На одном из общенациональных соревнований, ковыляя на костылях, Бендер представился Северину. «Профессор Уинтер? – сказал он; Северин на самом деле был профессором, но обычно так никогда не представлялся. – Наверно, в вашей группе есть несколько порядочных генетиков-младшекурсников, но у вас может быть и лучший генетик в мире».

– В моей группе? – переспросил Уинтер. Наверное, он подумал и о группе борцов, и о группе немецкого.

Он посмотрел на Джорджа Джеймса Бендера с его костылями и внезапно понял, что парень говорит о переводе и о том, чтобы выступать в его команде. Уинтер был наслышан о Бендере, конечно, как и любой тренер.

Но колено заживало медленно. В первый год после своего перехода он в любом случае не мог выступать за университет, а в середине этого учебного года предстояла вторая неизбежная операция на колене, и Северин страшно волновался все время. Бендер потихоньку тренировался вместе с командой – расшевеливал их всех, но Уинтер не разрешал ему возиться с тяжеловесами. Хотя в принципе Бендер уложил бы и их; но каждый может совершить ошибку, и Северин боялся, что кто-то из «этих неуклюжих футболистов» упадет на парня и снова повредит драгоценное колено. Кстати, Бендер повредил ногу не во время борьбы, а взяв чересчур большой вес на тренажере.

Уинтера мучил вопрос: если Бендер не слишком погрузится «в свою чертову генетику и прочие науки», станет ли он настоящим борцом? Он ожидал следующего учебного года Бендера с надеждами, которых ни на кого еще не возлагал. Лето Бендер провел дома, в Айове, ежедневно тренируясь с несколькими фанатиками из своей бывшей команды. Но когда в августе он вернулся на Восток, чтобы поработать лично с нашим известным генетиком, великим Шовалтером, Уинтер забеспокоился, потому что летом никого не осталось, с кем Бендер мог бы потренироваться.

Бендер расхаживал по университетской территории в длинном белом лабораторном халате. Сам он был почти так же бел, как его халат, – блондин с короткими рыжеватыми волосами и бородой, которая росла прядями, напоминающими редкие пшеничные колоски: раз в неделю он сбривал их и всегда умудрялся порезаться. У него были мутно-голубые глаза, он носил темные очки в толстой оправе. Выглядел он как крепкий мальчишка-фермер из прошлого века и, вполне возможно, прекрасно разбирался в генетике – великий Шовалтер ценил его как лучшего своего студента, – но в то же время мне не приходилось встречать юноши скучнее.

Северин решил, что сам будет бороться с Джорджем Джеймсом Бендером. Тренируя своих борцов, он пребывал в прекрасной спортивной форме, но ни разу ни с кем не пытался провести бой. Он сейчас был лишь немногим тяжелее каждого из них. Если бы ему отрезали голову, то он как раз оказался бы в своей прошлой весовой категории – 158 фунтов; но тем не менее он старательно поднимал штангу, каждый день бегал или носился на своем гоночном велосипеде. И все же Бендер был для него слишком сильным соперником, и Северин знал, что даже в былые годы, будучи стройным и полным азарта, он не сравнялся бы с Бендером. В августе, однако, в университете никого из спортсменов не было, да и в сентябре, когда борцы собирались, никто из них не подошел бы Бендеру – ни по физическим данным, ни уж тем более по классу.

В августе находиться в борцовском зале можно только ранним утром – до того, как через стеклянную крышу начинает палить солнце и превращать помещение в настоящую сауну с плавящимися матами. Но ранних утренних часов требовали и эксперименты Бендера в лаборатории генетики, так что он поступал в распоряжение Северина только к полудню.

Северин Уинтер был вне себя. Ближе к полудню температура поднималась до тридцати пяти градусов и выше, даже если распахивали дверь. До матов невозможно было дотронуться. «Они плавятся, – говорил Уинтер. – Что-то вроде жидкого пластика. При нагревании размягчается».

Каждый день он боролся с Бендером и старался продержаться как можно дольше, чтобы парень как следует потренировался. Когда Северину нужно было отдохнуть, Бендер давал круги по старому деревянному треку с невероятной скоростью, в то время как Уинтер лежал на теплых, мягких матах, уставясь на солнечный диск и прислушиваясь к собственному сердцебиению. Потом они начинали снова, и так до тех пор, пока Северин просто уже не мог продолжать. Он выползал из клетки и садился в тени, остывая, а Бендер наяривал свои круги. Жар так и валил из открытой двери, в его горячих волнах, как обычно бывает на раскаленном шоссе, искажались пропорции предметов. Автоматический опрыскиватель смачивал гаревую дорожку, чтобы она не пылила.

– В такую погоду, почему бы этому дураку Бендеру не побегать на улице? – спросил я Северина.

Территория университета была тенистой, дорожки пусты, от реки тянуло ветерком.