— Ладно, давайте на кухню, что ли… Тома, есть там у тебя?..
— Не надо, мы с собой принесли, — поторопился сообщить Безукладов.
Тома оживилась:
— Проходите, ребята… А у Гены сегодня повод есть — да, Ген? Он заказ удачный спихнул.
Гена молча подтвердил.
Потянулись на кухню. По дороге Колька споткнулся о большую гирю.
— Ого, — усмехнулся он. — Сам поднимаешь или рабочих заставляешь?
Бок опять фыркнул и переставил гирю.
— Он у меня жилистый, — с улыбкой заметила Тома и добавила: — Хотя и маленький…
Бок не выдержал:
— Отстаньте от меня!
Тома захлопала трехэтажным холодильником. Кухня бизнесмена сияла белизной, как зимний день, только время подмигивало в проталинках разных дисплеев. Однако вскоре полные руки хозяйки расцветили стол; потеплело и в душах… Слюнявая морда Карла легла между закусками с выражением печали и лукавства.
Выпили за встречу, за Генкин заказ, и наступила пауза. Безукладов оглядывался.
— Однако маловата кухня — для такого деятеля, — заметил он. — Строиться не думал?
— Строиться — имеешь в виду дом? Дом я уже построил, летом переезжаем.
— Мы еще две квартиры купили, — похвастала Тома. — На нашей площадке.
— Это еще зачем?
— На всякий случай… Их соединить можно.
— Понятно…
Выпили опять. Бок помалкивал, очевидно соображая, по какому все-таки случаю гости. Тома решила поддержать разговор:
— Ну а вы-то как живете? Сергеев, говорят, ты с женой развелся…
Сергеев вздрогнул:
— Что за бред?
— Ну… — Тома замялась, — вас давно вместе не видели.
— Просто я стал из дома редко выходить.
— Сиднем стал? — Бок нахмурился. — Смотри, весь век просидишь… Зачахнешь, как этот вот, — он кивнул на Кольку.
— Ничего я не зачах! — огрызнулся Безукладов.
— Нет, уж ты мне поверь, — внушительно возразил Генка. — Снесут скоро твою мастерскую, и тебя вместе с ней.
— Такие, как ты, снесут — людоеды!
— А потому что нельзя думать только о бабах.
Они заспорили, а Сергеев задумался о своём. Странный вопрос задала ему Томка. «Зря я все-таки с женой сегодня не поехал», — пожалел он.
Пора, однако, было переходить к делу.
— Генрих!.. Ген, извини, что прерываю… Помнишь, ты в молодости дисками фарцевал? Ну, пластинками…
— Пластинками? — Генка насторожился. — НУ И ЧТО?
Попросить тебя хотел… Если у тебя что-нибудь осталось и если не жалко, конечно, отдай мне.
Бок удивился:
— Кому они сейчас нужны — теперь у всех «си-ди».
— Вот, как видишь — мне понадобились.
— Понятно… — пробормотал Генка, но в глазах его читалось недоумение. — Ты знаешь, старик, я вообще-то хлама в доме не держу.
— Понятно, — сказал уж? Сергеев.
Теперь можно было вежливо отваливать, тем более что Безукладов заскучал от Генкиной правды-матки. Они было начали собираться, но Тома, порозовевшая от вина, стала упрашивать:
— Останьтесь, ребята, ведь в кои веки…
Они вопросительно взглянули на Бока.
Генка развел руками:
— Хозяйка просит…
Сам он тоже подозрительно зарумянился — ему, очевидно, хотелось «продолжения банкета». «С чего бы?» — вскользь подумалось Сергееву.
В итоге они «зависли» у Боков — без пользы для предприятия, но, кажется, с пользой для души. Приходили Генкины рабочие и были отправлены восвояси. Безукладов бегал за водкой и вместо одной, естественно, принес две бутылки. Сервировка стола становилась все более свободной; все больше кусков летело в розовую Карлову пропасть.
Наконец круглые Томины щеки улеглись на подставленные ладони.
— Ребята, может, хватит нам трепаться. Сто лет Гена не пел… я уж и забыла, что выходила за музыканта.
Бок смущенно отнекивался, но потом все-таки принес гитару.
— Ну вот, а сказал — хлама не держишь, — съехидничал Безукладов.
— Еще подколешь — и петь не буду, — предупредил Генка.
В юности, получив музыкальное образование прямо во дворе и усвоив необходимые аккорды, деятельный Бок организовал в нашем городке вокально-инструментальный ансамбль. С тех пор он без ложного стыда носил у ровесников титул музыканта. Впрочем, как убедились Колька с Сергеевым, щипать гитару он еще не разучился — пел и играл вполне душевно, а компания, как могла, подтягивала. Сам расчувствовавшись, Генка внезапно прихлопнул ладонью струны и выпил не в очередь. Потом посмотрел на приятелей с пьяным вызовом:
— Вы, небось, думаете, что Бок зажлобился — мол, у него одни бабки на уме?
— А то нет! — усмехнулся Колька.
— А вот и нет! Для кого я стараюсь, о ком думаю? О детях да вот о ней! — он кивнул на Тому.
Сергеев поднял голову:
— Правда, Том, это он о тебе печется?
Тома засмеялась:
— А как же — печется! У него даже в записной книжке написано: «Не забыть приласкать Тому».
Генка обиделся:
— И ты с ними заодно! Все, не буду вам больше петь.
— Ну спой!
Пели еще.
Расходились поздно. Генриха развезло; он порывался провожать, а Тома, смеясь, его удерживала: s —.
— Куда ты пойдешь, такой пьянющий!
«Чему она радуется? — подумал Сергеев. — Генке нельзя столько пить».
С Безукладовым они расставались на перекрестке.
— Ты давай… осторожно, — напутствовал Кольку Сергеев.
— И ты… смотри под ноги.
Мерзлая дорога била в пятки; сугробы перегораживали путь. Однако Сергеев счастливо избежал их предательских объятий и вскоре достиг своего дома. Поперек подъезда стояла чья-то большая иномарка, но, обойдя и это препятствие, он поднялся на третий этаж, разобрался с замком и оказался наконец в собственном жилище. В квартире горел свет; посреди передней красовались чужие мужские ботинки. Заглянув в комнату, Сергеев увидел сидящего на диване лощеного господина, в котором не сразу признал бывшего жениного одноклассника Гарика Моргулиса.
— Приве-эт, — удивленно протянул Сергеев. — Так это твоя лайба там… пройти не дает?
— Привет. — Моргулис привстал и протянул руку. — Ты не волнуйся, мы сейчас уезжаем.
Сергеев нахмурился:
— Кто это «мы» и куда это вы уезжаете?
Из спальни показалась жена — в макияже и одетая «на выход»: