Небесный огонь и другие рассказы - читать онлайн книгу. Автор: Олеся Николаева cтр.№ 63

А иногда то один, то другой монашеский брат подходил ко мне в монастыре с характерной черной сумкой из плотного штапеля, совал в руки деньги и просил:

— Слушай, ко мне тут дядюшка приезжает — хочется с ним душевно посидеть, угостить, поговорить, давно не виделись. Купи нам, пожалуйста, пару бутылочек «Сократиса», а?

И я, конечно, покупала. Потом и другие монахи об этом прознали, тоже ко мне потянулись со своими черными сумками. И я тоже им отказать не могла. Но в какой‑то день получилось так, что мне пришлось в разное время совершить к ларьку на Рыночной площадь аж три ходки — три ходки по две — три бутылки!

Поэтому стоит ли удивляться, что продавщица уже очень даже хорошо меня знала и при одном моем приближении руки ее сами тянулись к ящику с «Сократисом».

И вот как‑то раз у меня закончилась зубная паста. А поскольку в этом моем ларьке продавалось все, что имелось в Троицком ассортименте, — то есть корейские супы, водка, коньяк, чипсы, сникерсы, шпильки, мыло, тени для век и т. д., то я и направилась гуда обычной своей походкой.

— Здравствуйте, — заглянула я в окошечко.

— Здравствуйте, — приветливо отозвалась продавщица. — Вам как обычно?

И, не дожидаясь ответа, она поставила передо мной несколько бутылок «Сократиса»: «Вам сегодня две или три?»

После этого я отказалась покупать монахам коньяк.

— Все, братия, — сказала я. — Меня уже здесь и так за местную алкашку держат. А если мой муж приедет и мы с ним пойдем покупать в этот ларек какое — нибудь мыло, а мне оттуда: «Здрасьте! Вам как обычно?» И — хлоп передо мною батарею бутылок. Это как будет?

Но лето уже и так заканчивалось, в монастырь был назначен новый наместник, который «закрутил все гайки» и велел заколотить потайную калитку, а один из моих друзей — иконописцев съездил к старцу и там рассказал ему все про «Сократис».

— Сделайте, батюшка, так, чтобы и я, и мои друзья, монахи — иконописцы, поэты, совсем перестали пить, — попросил он старца в приливе покаянного чувства.

И что? Старец так его припечатал крестным знамением, что он вернулся в монастырь совершенным трезвенником. Мало того — почувствовал он вдруг такое отвращение ко всякому веселящему сердце напитку, что даже и не мог его взять в рот. Даже порой и хотелось бы ему — так, теоретически — утешиться с братией, в своем кругу, а с души воротит.

А с другом его, тоже иконописцем, за которого он просил старца, — иная история. У того с души вовсе не воротило, а очень даже душа его к зелию прилежала. Но стоило ему лишь сделать несколько глотков такового напитка, как у него начиналась страшная аллергия — вплоть до того, что его по «скорой» увозили в больницу и там откачивали, чуть не реанимировали.

Так и не пьют теперь мои друзья — монахи — иконописцы. Пятнадцать лет прошло, уж и старец этот умер, а они все потягивают исключительно зеленый китайский чай или травяную настойку.

— Ну хорошо, — спросила я. — А почему же на поэта нашего монашествующего, третьего нашего друга, — совсем не подействовало? Он и ухом не повел, ему как слону дробинка. Или это как в Евангелии: один — берется, другой — оставляется?

— Знаешь что, — сказали они мне. — А вот это уже — не надо! Суды Божии — тайна. И здесь уже надо замереть, встать на цыпочки, затаить дыхание, приложить палец к губам. Творит Бог елико хощет! А вообще в житии преподобного Антония сказано было с небес ему, полюбопытствовавшему: «Антоние! Себе внимай!»

Монашество — дело сугубо добровольное. Недаром в чине пострига есть такое место. Постригающий игумен (старец) спрашивает у постриженника:

— Своей ли волей пришел еси, брате, припадая ко святому жертвеннику сему?

И тот отвечает:

— Ей, честный отче.

Но я знаю такие случаи, которые происходили уже в наше время, после освобождения из Вавилонского плена, когда неопытных неофитов или заманивали в монастырь, или постригали едва ли не силком. Это объясняется тем, что, во — первых, неофиты порой отличаются невежеством, неуравновешенностью и сами склонны к духовным перекосам. То они постятся до полусмерти, то начинают с заносчивостью утверждать, что посты — это отжившие и устаревшие установления. То они принимают слово священника за истину в последней инстанции, то вовсе не ставят духовное руководство ни во что. А во — вторых, когда стали открываться новые монастыри, тут же потребовались и монахи. Поэтому порой брали и постригали таких вот — незрелых, не готовых к этому послушников, да еще и с неофитскими комплексами.

Одну такую историю я и сама слышала от монаха из далекого северного монастыря. Приехал он как‑то к старцу, чтобы попросить его благословения на успешную защиту диплома в своем институте. А старец не долго думая ему и говорит:

— А тебя — в монахи.

Взяли его под белы руки духовные чада старца и увезли в монастырь. Он и опомниться не успел, как его там ударными темпами и постригли. И начались его мытарства и скитания по монастырям.

— А что же вы старцу не сказали тогда, что не желаете монашеского пути? Или, по крайней мере, что вы — не готовы? — спросила я.

— Я просто не знал, что так можно, — признался он. — Я думал — старец сказал, так теперь хоть земля пусть провалится, а ты выполняй. Боялся я, что Господь меня покарает за непослушание. И духовные чада старца тоже мне твердили: старец сказал — теперь никуда не денешься! Решено.

«Своей ли волей пришел ли, брате, ко святому жертвеннику сему?»

Но бывали и более тонкие способы уговорить человека ни с того ни с сего уйти в монастырь. Даже и я чуть было не попалась — во всяком случае, сердце у меня начинало поёкивать и поворачиваться, вопреки всему, в эту сторону, борения начались… Вот как это было.

В 1995 году моего мужа рукоположили во диакона Русской Православной Церкви, и служил он тогда в Сретенском монастыре. Почему‑то у меня было такое искушение, что раз он уже попал в число священнослужителей, то его могут и в монахи застричь. А что? Скажут: «Отец Владимир, давай‑ка «за послушание»». И как тогда я? Мне уж никак не хотелось расставаться с ним! Этот страх ни на чем не основывался и был просто навеян лукавым духом, всегда старающимся смутить христианское сердце.

И вот матушка Серафима, незадолго до этого ставшая игуменьей Новодевичьего монастыря, прослышав от кого‑то, что существует такая «диаконица», которая давным — давно водит машину, очень мной заинтересовалась: митрополит Ювеналий готов был пожертвовать ее монастырю свою черную «Волгу», но желал это сделать лишь тогда, когда у матушки появится шофер. И вот она обратилась ко мне с просьбой, чтобы я устроилась к ней водителем, и тогда у монастыря сразу бы появилась своя машина, ну а потом кто‑то из ее послушниц научился бы водить автомобиль, и она бы отпустила меня с благодарностью.