Любовные доказательства - читать онлайн книгу. Автор: Олеся Николаева

Никто бы, наверное, не мог назвать Сёму трусом, но маразма жизни он боялся панически — больше, чем всех ужасов Хичкока. Брезгливо, но корректно он определял его как три нерасторжимых «не»: непредсказуемость, неуправляемость и неадекватность. Слепому случаю он предпочитал тягомотную закономерность, экспромту — запланированное, обложенное хлопотами мероприятие, скоропалительной авантюре — медленное надежное дело.

Сёма считал, что это нормально. Да! Он считал себя просто нормальным человеком, аккуратным, порядочным, — из тех, которые убирают у себя в номере перед приходом горничной и подметают пол перед появлением циклевщиков.

Поначалу в жизни ему не везло: первые двадцать восемь лет он провел в стране зрелого и активного маразма, которую в конце концов и променял на страну нормальных контрастов, кое-где населенную его дальними родственниками.

В стране первой половины жизни Сёма вскормил в себе жгучую тоску по пресловутой норме. Он устал от аномалий. Устал от «пятого пункта», от безденежья, от «хрущобы», которую занимал совместно с женой-алкоголичкой и новорожденным сыном Лёвой.

Сёма сам никогда об этом не распространялся, но ходили упорные слухи, что жена изрядно поколачивала Сёму. На людях же, в гостях или при них, имела обыкновение после третьей рюмки танцевать соло, выходя для этого на середину комнаты и выражая напряженным изломом рук жестокий драматизм жизни.

Сёма делал на лице выражение «ничего особенного», подбирался к ней сзади, хватал за локти и умолял шепотом: «Пожалуйста, сядь на место». Но она вырывалась и кричала, привлекая всеобщее внимание: «Посмотрите на него! Он же — провинциал! Что, Сёмочка, вспомнился родной Харькив?» Она специально произносила «Харькив», чтобы еще больше унизить его, еще неистовее грянуть по комнате свою «Карменситу».

Когда же Сёма решился наконец со всем этим порвать, забрать сына и переместиться за океан, жена пообещала, что скорее удавит Сёму, чем отпустит с ним маленького Лёву — тем более «за кордон».

За те десять с лишним лет, которые Сёма провел «за кордоном», он понастроил немало укреплений и воздвиг множество фортификационных сооружений, обезопасив себя от вторжений разноликого и разнородного жизненного маразма, которого так страшился. Во-первых, он получил профессию, гарантирующую высокооплачиваемую работу. Во-вторых, попал в крупнейшую американскую фирму, где исправно служил страховым агентом, страхуя нормальных людей от всякого рода бессмысленных негативных событий и происшествий. В-третьих, обзавелся недвижимостью в виде квартиры на Манхэттене. В-четвертых, окружил себя нормальными приятелями, с нормальными женами и детьми, с нормальными тещами, с нормальными разговорами и развлечениями.

Честно говоря, Сёма тоже хотел бы нормальной семьи, без «экстрима». Но американок он боялся за «феминизм и деловые качества», а своих — за прагматизм, неумеренные аппетиты и просто хищничество. А что, такие истории там тоже бывали, Сёма знает случаи… Обжигаться никому не хочется…

Между прочим, Сёма никогда не забывал, что в стране зрелого и вековечного маразма у него есть сын. С любой оказией он посылал Лёвушке мелкие гостинцы и крупные подарки, писал ему большими буквами письма и с некоторых пор даже стал получать красочные вразумительные ответы. И все-таки Сёма не переставал волноваться, как он ТАМ?

Оттуда же вдруг валом повалил народ — кто в командировку, «на время», кто на вечное поселение. Те, кто «на время», говорили: «Старик, да ты ничего там не узнаешь — ни одного Картавого на площадях, на домах — ни единого лозунга, одни рекламы вокруг: Самсунг, Макдональдс… Для вас, чертей американских, — дешевка, кайф! Кругом — одна демократия: говори, что хочешь, никто и ухом не поведет».

И Сёма решился. По Лёвушке, конечно, соскучился: уезжал от него крошечного, двухлетнего, а приедет — тому уже тринадцать исполнится. Тинэйджер настоящий. Что эта алкоголичка из него сделала? Ну и помимо Лёвы — все-таки интересно.

Ходил по Москве — другим человеком. Удивительно! Казалось бы, только что чувствовал себя здесь запуганным, жалким евреем, и вдруг — рраз! — пожалуйста, респектабельный, состоятельный американец.

Снял двухкомнатную квартиру на Калининском, взял на прокат «опель»: дома, в Америке, он бы и не взглянул на такой, а здесь — ничего, смотрится. Позвонил приятелям — они обрадовались, потащили его в ресторан Дома кино.

Там выпили, хорошо посидели, вспомнили былое. Познакомились с милейшими девушками из-за соседнего столика: нет, не нахально, не пошло «пришвартовались» — просто передавали друг другу соль, делились салфетками, потом послали им бутылку шампанского, букет гвоздик — старик там какой-то ходил по всему ресторану, предлагал. И девушки, между прочим, милые, не вульгарные — актрисы. Зашли после спектакля перекусить.

Сёме особенно понравилась одна из них — Таня. Лицо чистое, интеллигентное, умненькое. Пригласила его к себе на спектакль. «Конёк-Горбунок».

«А можно два билета? — спросил Сёма. — Я бы сына взял». В чем вопрос? Пошли с Лёвой. А она как раз Конька-Горбунка и играла. Прыгала по сцене, прижав к груди ручки в серых варежках, смотрела понимающими глазами и все выручала своего Ивана-дурака, пока он не превратился в Ивана-царевича. Вокруг нее стояла массовка, и все пели: «Ах, Конёчек наш Конёк, наш Конёчек-Горбунок!»

Сёма, разумеется, зашел за кулисы, подарил букет белых роз, выразил восхищение, познакомил с сыном. Пригласил пообедать в ресторане — выбрал дорогой, валютный.

«Знаете что, — сказала, — приходите лучше вы с Лёвой ко мне в гости. Я вас с мамой познакомлю, с сыном. Выпьем шампанского, поужинаем, дети поиграют, мы поговорим».

Сёма пришел в восхищение. Вот это да — без прохиндейства, без выверта, без дешевки: введет в дом, познакомит с матерью. Он с сыном, она с сыном. Все в открытую. Что ж, Сёма не возражает против того, что она с ребенком. Наоборот. Настрадалась, небось, уже в жизни, нахлебалась ее мучительного, будоражащего нервы маразма. Не сказала ведь — «познакомлю вас с сыном, с мужем»…

И грусть какая-то тайная у нее в лице. Милый Конёчек-Горбунок! Взять бы тебя в Америку, сделать счастливой, утереть твои молодые горячие слезы!

А что? Актрисой не актрисой, но манекенщицей, фотомоделью какой-нибудь она вполне могла бы там быть. Лицо, фигурка, обаяние… Или — нет. Пусть вообще нигде и никем не работает. Пусть просто живет да радуется, Сёме жизнь украшает. Сёме еще и сорока нет, ей — года двадцать два-двадцать три. Вполне нормально. Сёма брюшко подтянет, плешку волосами прикроет — очень даже интересный мужчина. Женщины, между прочим, любят этот легкий жирок благополучия. И потом Сёма нормальный, надежный, верный человек. Без дураков и закидонов. Положительный, умный. А ему такая именно девушка и нужна.

Заехали с Лёвой в коммерческий. Накупили того-сего, от души — и шампанского, и французского коньяка взяли, и виски, и яичный «Болз», и пепси. Целый бар в сумке. Осетрины купили, икры, конфет иностранных. Сигарет самых дорогих. Заехали на цветочный рынок. Сёма выбрал самый лучший букет. Хотел было даже два взять — рук не хватило: представил себе — войдет он с тяжелой сумкой и букетом, а второй куда? Лёва же дарить букет отказался, покраснел даже от смущения.