Ничего, сухо подтвердил коммандант, вынужденный от размышлений о былом великолепии снова вернуться к серой действительности. Он посмотрел туда, где пятьсот человек, лицом к трибуне, ожидали прибытия начальства. На его взгляд, ничего великолепного и даже просто красивого не было ни в этих шеренгах, ни в стоящих позади них шести бронемашинах-«сарацинах»
[6]
. Вертолет опустился на землю, и, когда его винты перестали вращаться, коммандант помог мэру спуститься и проводил его к трибуне. Полицейский оркестр заиграл бодрый марш, а в нескольких железных клетках разразились лаем и рычанием шестьдесят девять сторожевых собак. Обычно в этих клетках сидели ожидавшие суда негры-заключенные, но сегодня по случаю проведения парада клетки освободили.
— Я за вами, — сказал коммандант у подножия лестницы, ведшей на возвышение к трибуне. Там, наверху, высокий стройный лейтенант держал на поводке огромного добермана-пинчера, зубы которого, как успел с тревогой заметить мэр, были злобно оскалены.
— Нет, только после вас, — ответил мэр.
— Вы первый, я настаиваю, — продолжал уступать дорогу коммандант.
— Послушайте, не стану же я драться там, наверху, с этим доберманом, — сказал мэр.
Коммандант Ван Хеерден улыбнулся.
— Не беспокойтесь, — ответил он. — Это чучело. Это и есть та самая награда.
Он неуклюже взобрался на возвышение и коленом отпихнул добермана в сторону. За начальником полиции поднялся и мэр.
— Лейтенант Веркрамп, руководитель местного отделения службы безопасности, — представил наверху коммандант стройного лейтенанта.
Лейтенант улыбнулся холодно и как-то печально. Мэр уселся на предназначенное ему место. Он понял, что его познакомили с представителем БГБ
[7]
— Бюро государственной безопасности, организации, которой не было равных в деле пыток подозреваемых.
— Скажу несколько слов, — предложил коммандант, — а потом вы вручите награду. — Мэр кивнул, соглашаясь, и коммандант направился к микрофону.
— Господин мэр, леди и джентльмены, офицеры южноафриканской полиции! — прокричал он. — Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы отдать должное героям, вошедшим в историю Южной Африки. И в частности, почтить память недавно ушедшего от нас констебля Элса, трагическая гибель которого лишила город Пьембург одного из лучших полицейских.
Громкоговорители разносили над плацем многократно усиленный голос комманданта, в котором не чувствовалось и следа той неуверенности и тех колебаний, какие испытывал начальник полиции, произнося имя Элса. Идея вручить в качестве награды чучело добермана принадлежала лейтенанту Веркрампу. Коммандант согласился, довольный уже тем, что эту штуковину наконец-то заберут из его кабинета. Но сейчас, оказавшись перед необходимостью произнести панегирик в адрес покойного Элса, коммандант уже не был уверен в том, что его посмертное награждение было удачной задумкой. При жизни Элс подстрелил, находясь при исполнении служебных обязанностей, больше черных, чем любой другой южноафриканский полицейский. К тому же он постоянно нарушал законы о нравственности
[8]
. Коммандант взглянул в свои записи и продолжал дальше.
— Надежный товарищ, хороший гражданин, преданный христианин… — Мэр всматривался в лица стоявших перед ним полицейских и постепенно проникался сознанием того, что гибель констебля Элса действительно была тяжелой для полиции Пьембурга потерей. Ни на одном из собравшихся лиц не было и следа тех замечательных качеств, которыми, по-видимому, в полной мере обладал констебль Элс. Судя потому, что видел сейчас мэр, средний уровень интеллекта у находившихся в строю должен был быть где-нибудь порядка 65
[9]
. Размышления мэра прервали последние слова комманданта, окончившего речь и теперь объявлявшего, что награда имени Элса будет вручена констеблю Ван Руйену. Мэр встал со своего места и принял из рук лейтенанта Веркрампа поводок, к которому было привязано чучело добермана-пинчера.
— Поздравляю с присуждением вам этой награды, — сказал он, когда вызванный из строя полицейский подошел к нему и по-уставному представился. — За что же вас так высоко отметили?
Констебль Ван Руйен смешался, покраснел и пробормотал что-то насчет того, что он застрелил кафра.
— Он предотвратил побег заключенного, — поспешно объяснил коммандант.
— Что ж, это в высшей степени похвально, — сказал мэр и передал констеблю поводок. Под веселые выкрики своих коллег, аплодисменты публики и громкий туш оркестра награжденный призом имени Элса спустился по лестнице с чучелом в руках.
— Прекрасная идея — вручать такую необычную награду, — говорил мэр чуть позже, расположившись под тентом и потягивая холодный чай. — Но должен признаться, мне бы такое и в голову не пришло. Чучело собаки — как оригинально!
— Ее убил сам констебль Элс, — сказал коммандант.
— Он, наверное, был человеком выдающихся качеств?
— Голыми руками, — продолжил коммандант.
— О Боже! — воскликнул мэр. Воспользовавшись тем, что мэр начал обсуждать с преподобным Шлахбалсом вопрос о том, целесообразно ли разрешать приезжающим в страну японским бизнесменам пользоваться плавательными бассейнами, предназначенными только для белых, коммандант покинул его и отошел. У входа под тент лейтенант Веркрамп увлеченно разговаривал о чем-то с крупной блондинкой, которой очень шло прекрасно сидевшее на ней бирюзовое платье. Всмотревшись в лицо, скрытое цветочной розовой шляпкой, коммандант узнал доктора фон Блименстейн, известного психиатра, работавшую в клинике для душевнобольных в Форт-Рэйпире.
— Получаете бесплатную консультацию, лейтенант? — пошутил коммандант, протискиваясь мимо них к выходу.
— Доктор фон Блименстейн рассказывала мне, как она лечит маниакально-депрессивные психозы, — ответил лейтенант.
— Похоже, лейтенанта Веркрампа больше всего интересует применение электрошоковой терапии, — улыбнулась доктор фон Блименстейн.
— Да, я знаю, — сказал коммандант и вышел из-под тента, раздумывая о том, не увлекся ли Веркрамп блондинкой-психиатром. Ему такое увлечение казалось странным; впрочем, от лейтенанта Веркрампа можно ожидать чего угодно, Коммандант Ван Хеерден давно уже оставил попытки понять своего заместителя.
Ван Хеерден нашел место ж тени и, усевшись, принялся рассматривать город. Да, мое сердце навеки принадлежит Пьембургу, думал он, слегка почесывая длинный шрам на груди. С того дня, когда ему сделали пересадку сердца, коммандант Ван Хеерден во многих отношениях почувствовал себя новым человеком. У него улучшился аппетит, он редко стал уставать. Но самое главное — теперь хоть какая-то часть его тела могла претендовать на то, что ее происхождение восходит к норманнам-завоевателям. Это обстоятельство в значительной мере компенсировало недостаток у него уважения к другим частям своего тела
[10]
. Теперь, когда в нем билось сердце настоящего английского джентльмена, единственное, чего ему недоставало, — это тех внешних признаков «английскости», которыми он неизменно восхищался. Именно поэтому он приобрел твидовый костюм от Харриса норфолкскую тужурку с поясом и пару грубых коричневых полуспортивных ботинок. По выходным он облачался в эту тужурку и ботинки и в одиночестве гулял по лесам в окрестностях Пьембурга, погруженный в свои размышления — а точнее, в те интеллектуальные страдания, которые коммандант считал размышлениями и которые сводились у него к поискам ответа на один и тот же мучительный вопрос: каким образом мог бы он добиться признания у английской части пьембургского высшего общества и быть принятым в его ряды.