Лейтенант снова ушел в караулку.
– Что я говорила, – заметила Мэвис. – Какая-то девка очень довольна твоим Генри. Интересно, чем он ее так разудовольствовал?
Ева не слышала. Итак, надеяться больше не на что: Генри действительно ее обманывал. Она оглядела унылые постройки и сборный дом за оградой, и ей представилось ее унылое, беспросветное будущее. Генри ушел к другой, может быть, к этой самой Клодиак. Еве придется самой воспитывать близняшек, прозябать в нищете. Отныне она… как это?.. Мать-одиночка? Что же за семья без отца? И где теперь взять денег на школу для близняшек? Неужто идти на поклон к системе социального обеспечения, выстаивать очереди за субсидиями вместе со всякими тетками? Ну уж нет. Ева пойдет работать. В лепешку разобьется, а не допустит, чтобы…
Но Ева недолго предавалась мыслям о безрадостном будущем и собственной стойкости: вернулся лейтенант. Его словно подменили.
– Виноват, произошла ошибка, – отрывисто бросил он. – Уезжайте, пожалуйста У нас учения по безопасности.
Его бесцеремонность окончательно вывела Мэвис из себя:
– Ошибка? Что еще за ошибка? Вы сами сказали, что муж миссис Уилт…
– Ничего я не говорил, – отрезал лейтенант и, повернувшись на каблуках, приказал поднять шлагбаум и пропустить подъехавший грузовик.
– Ну знаете! – бушевала Мэвис. – Я такой наглости в жизни не видела Ева, ты же слышала, что он недавно говорил, и вот…
Но Ева в порыве решимости устремилась к шлагбауму. Так и есть. Генри на базе! Недаром лейтенант переменился до неузнаваемости: сперва – сама любезность, и вдруг – этот непроницаемый взгляд. И Ева не раздумывая ринулась навстречу унылой жизни без Генри, в пустыню за оградой. Надо срочно разыскать мужа и объясниться. Кто-то бросился наперерез. Замелькали руки. бежавший упал. На Еву накинулись еще трое – она даже не разглядела их лиц, – схватили, потащили назад. Словно в забытьи, Ева слышала крик Мэвис
– Падай! Падай!
Ева как подкошенная рухнула на землю. Рядом с ней растянулись двое нападавших, а третий пытался вытащить из-под нее свою руку.
Минуты через три Еву выволокли за шлагбаум и положили на дорогу. Она лежала в пыли, сверкая дырой на колготках и стоптанными каблуками. Во время этой возни она не проронила ни слова, только тяжело дышала Встав на колени, Ева устремила за ограду пристальный взгляд, суливший такие неприятности, по сравнению с которыми стычка с охраной покажется пустяком.
– Вам сюда вход запрещен, – предупредил лейтенант. – Лучше не суйтесь, а то хуже будет.
Ева промолчала. Она поднялась на ноги и поплелась к машине.
– Ну как ты? Цела? – сочувственно спросила Мэвис. Ева кивнула
– Отвези меня домой, – попросила она
На этот раз Мэвис ничего не сказала. Ободрять Еву незачем: она и так полна решимости.
Уж если кто и нуждался в ободрении, то это Уилт. Время поджимало, Глаусхоф спешил. Обычные методы допроса не годились, а прибегать к крутым мерам он не имел права. И Глаусхоф измыслил, на его взгляд, весьма изощренный способ добыть новые показания. Для этого потребовалась помощь миссис Глаусхоф, которой надлежало пустить в ход свои сексуальные чары, перед коими, как подозревал майор, не устоял даже лейтенант Хара Самая же эротичная экипировка представлялась Глаусхофу так: высокие сапоги, пояс с подвязками, бюстгальтер с отверстиями для сосков.
Уилта снова запихнули в машину и отвезли домой к Глаусхофу. Едва Уилт в больничном халате оказался на кровати в форме сердечка, перед ним предстало видение в черных сапогах, поясе с подвязками, красных трусиках и черном бюстгальтере с розовой оторочкой. Открытые части тела отливали загаром, ибо миссис Глаусхоф частенько подвергала себя воздействию кварцевой лампы. И алкоголя: с тех пор как Глауси, как она прежде называла мужа, устроил ей разнос за амурничанье с лейтенантом Харой, миссис Глаусхоф то и дело прикладывалась к бутылке виски. Или даже к флакону Шанели No 5. Впрочем, может быть, она использовала духи по прямому назначению – Уилт не разобрал. Ему было не до того. Он совсем растерялся, когда к нему подвалила пьяная потаскуха и сказала, что ее зовут Мона
– Как?
– Мона, малыш, – мурлыкнула миссис Глаусхоф и, дыхнув ему в лицо перегаром, потрепала по щеке.
– Я вам не малыш!
– Нет, пупсик, ты мне малыш. Слушайся мамочку.
– Вы мне вовсе не мать, – Уилт предпочел бы, чтобы шлюха была его матерью, тогда бы она уже десять лет назад отдала Богу душу.
Рука миссис Глаусхоф скользнула под халат Уилта.
– О черт, – вырвалось у него. Проклятое зелье вновь напомнило о себе.
– Так-то лучше, малыш, – прошептала миссис Глаусхоф, чувствуя, как Уилт весь напрягся. – Ты не робей, я тебя так осчастливю…
– Осчастливлю, – поправил Уилт. В его положении остается тешить себя только знанием правил грамматики. – Если вы думаете, будто… ой!
– Ну что, будешь слушаться мамулю? – спросила миссис Глаусхоф и языком раздвинула ему губы.
Уилт попытался заглянуть ей в глаза, но никак не мог поймать ее взгляд. Ответить он тоже не мог – боялся разжать зубы: змеиный язык миссис Глаусхоф, от которого во рту появился привкус табака и алкоголя, бойко ощупывал его десны, норовя проникнуть глубже. Сгоряча Уилт уже примеривался оттяпать мерзкий язык, но распутница впилась в такую часть его тела, что о последствиях страшно было подумать. И Уилт стал размышлять о более отвлеченных материях. Какого черта на него все шишки валятся? То какой-то полоумный изверг, потрясая револьвером, грозит размазать его мозги по потолку, если Уилт не расскажет ему про бинарные бомбы, а через полчаса он уже лежит на кровати, застеленной покрывалом, и эта похотливая тварь вцепилась ему в причинное место. Чем объяснить этот несусветный бред? Объяснения Уилт найти не успел: миссис Глаусхоф убрала язык.
– Малыш бяка, обижает мамочку, – простонала она и молниеносно куснула его за шею.
– Ну это как сказать, – буркнул. Уилт, клятвенно обещая себе как можно чаще чистить зубы. – Дело в том, что…
Миссис Глаусхоф всей пятерней ухватила его за физиономию и промяукала:
– Розанчик!
– Рофанфик? – с трудом выговорил Уилт.
– Губки у тебя, как розанчик, – миссис Глаусхоф еще сильнее впилась когтями ему в щеки. – Не ротик, а розочка.
– А по вкуфу не похофе. – заметил Уилт и тут же пожалел. Миссис Глаусхоф взгромоздилась на него, и перед самым его носом появился сосок, торчащий из розовых кружев.
– Пососи у мамы сисю.
– Пофла к ферту, – огрызнулся Уилт. Но развить эту мысль ему не удалось. Миссис Глаусхоф навалилась на него грудью, и ее сосок заелозил по его лицу. Уилт начал задыхаться.
За стеной в ванной Глаусхоф тоже задыхался – от бешенства. Он следил за происходящим через полупрозрачное зеркало, которое установил для того. чтобы, лежа в ванной, любоваться, как миссис Глаусхоф надевает наряд его мечты. Глаусхоф уже клял свою хитрую уловку на чем свет стоит. Хитрость называется. Эта шалава совсем совесть потеряла. Патриот Глаусхоф надеялся, что жена просто-напросто вскружит голову русскому шпиону и тем самым тоже выполнит свой патриотический долг. Но трахаться-то с ним зачем? И хуже всего, что обольщала она с явным удовольствием.