Это невыносимо светлое будущее - читать онлайн книгу. Автор: Александр Терехов cтр.№ 72

Замполит перевел дух и снова сел за стол, быстро пробарабанил пальцами по крышке и, не поднимая лица, продолжил:

– И ты думаешь, это когда-нибудь кончится? Не-а. Думаешь, станешь шнурком – все изменится? Не-а. Ну, умываться будешь по утрам, если кто-то будет грязным ходить… Ну, туалеты мыть не будешь, если кто-то другой будет мыть. Бить тебя реже будут, если кого-то ты будешь бить каждый день. Ты, лично ты! Ну, еще подошьешься стоечкой, крючок расстегнешь, если деда рядом не будет. Мне в спину что-нибудь пошепчешь. Но душой-то тварью и останешься! И даже дедом станешь – все равно в душе ты – тварь! И на «гражданке» чуть копнут – а ты гнилой. Согнули! Тебя заставили – ты заставил, это одно и то же, значит, в жизни тебе вдолбили: ты – ничто. А ты решил, если так, значит, есть еще меньше тебя ничто – и ты его можешь согнуть. Да? А чуть больше сила – значит, ты опять ничто, опять что-то должен, уже не человек. Понял?!

Козлов мелко подрагивал, сжатый тесной шинелью, как лимонад в бутылке. Ему страшно хотелось в туалет. Он всегда оглушался чужими криками и сразу забывал, про что говорили только что.

– Ну хорошо, – опять вскочил замполит. – Хорошо. – Он подошел к двери, поплотней ее прихлопнул и стал говорить совсем тихо, прижавшись спиной к шкафу слева от Козлова: – Ты боишься стать стукачом… Пойми, стукач – это тот, кто стучит свой призыв. Подглядит что и где, если сам сторона, и бежит ко мне, докладывает и в увольнение просится – у меня таких хватает, хватает… Чего говорить – есть. Но тебе-то что здесь стучать, какая тебе тут может быть выгода? Против тебя допустили внеуставные отношения… Надо карать! Немедленно и максимально жестоко виновного! Ты прав! Ты, понимаешь, прав! Но ты слабый человек… Ты боишься – хорошо… Ты мне скажи, кто он. Я больше тебя ни о чем другом не спрашиваю, ничего. И я выдержу время, слышишь, – время, месяц! И потом накажу. Такой момент найду, такую возможность… И вдвое, втрое жестче – он взвоет! Взвоет. А ты… Ты скажешь, что сейчас рисовал бирки для тетрадей политподготовки. Скажешь: припахал, мол, замполит, такая вот сволочь… А? Кто?.. А?

Козлов мученически повел шеей, сглотнул и выдавил:

– Это я… Это носки мои. Сейчас холодно…

Замполит помолчал и шмыгнул острым носом.

– Ну что ж… Значит, пусть все по-прежнему: живите не улыбайтесь, вечером ни шагу из кубрика, не дай бог, засмеетесь громко, не дай бог, дни неправильно сочтете… Все чепуха, конечно, ерунда, мне деньги платят, рота отличная – чего еще… Вот только, знаешь, Козлов, вечером дома сидишь, дети играют на полу, – сыновья у меня… Двое. А я вот, Козлов, думаю: зачем у меня сыновья родились? Как же я их в армию провожу? Умереть легче, чем представить. Вот и не спится ночью. Ведь бьют же сейчас кого-то. Кто-то сейчас плачет. Да, Господи, ты посмотри на себя, на всех салабонов со стороны, хоть сколько вам: восемнадцать, девятнадцать, ну сколько угодно, а все – дети; думаешь: одного сейчас оставишь – сядет на пол и расплачется… Как дети мои. Это потом вы взрослеете, когда кровь пить научитесь, тогда, конечно, откуда только все берется… Но ведь сейчас же мучаетесь, значит, было в вас что-то… понимаешь, что-то от матерей ваших, от справедливости, от чистоты, что ли… И мучаетесь, что отнимают это, – вот за это мне страшно. А бьют… Что ж, все дрались по молодости, но не так, чтобы по очереди всех и без толка. Только бы крови напиться… Но ведь болит же что-то в вас, болит… – Замполит неловко улыбнулся, будто Козлов узнал что-то, делающее замполита жалким и ничтожным, обнял сам себя руками, поскрипел тугой кожей сапог и свежо, отчужденно сказал:

– Вы понимаете, Козлов, что за нарушение формы одежды, выразившееся в ношении носков, я имею право объявить вам наряд вне очереди, а без труда найдя еще более веский предлог, определить вас на гауптвахту, если носки действительно ваши.

Козлов горестно покачал головой. Да, он все понимает.

– Ну иди, – вздохнул Гайдаренко. – Иди, Козлов…

Когда дверь закрылась, он прошептал:

– Коз-зел!

Когда в каптерку, крадучись, заглянул Вашакидзе, замполит сидел за столом, спрятав лицо в ладонях, и без выражения смотрел на длинные ярко-красные носки, разостланные на столе.

Вашакидзе для пробы подошел к окну и стал копаться в ящике для тряпья, что-то напевая. Замполит не шелохнулся.

– Случилось что, Евгений Степанович? – затаив дыхание, спросил каптер.

– А… так, – болезненно качнул головой замполит, – бывает. Подумаешь так – как все у нас кругом… Грязь да грязь. Хоть вой. Будто одни скоты кругом. Так, знаешь, все…

– Как так? Как так? – оживился каптер. – Люди кругом… Правда-а!

Замполит грустно хмыкнул и улыбнулся Вашакидзе из-под руки.

– Эх, грузин ты мой, грузин, вот уволишься, поедем с тобой в Тбилиси вино пить… жить. И не думать – жить, короче. Поедем?

– Ага. А как же? Почему же нет? – радостно закивал горбатым носом Вашакидзе. – О чем речь?

Замполит, печально улыбаясь своим мыслям, прошел к двери и обернулся:

– Вон те носки, выбрось их куда-нибудь…

Вашакидзе поджал губы и вытянул шею, разглядывая носки, затем опустил лицо и еле слышно, себе под нос, проговорил:

– Зачем выбрасывать? Себе возьму, – и вкрадчиво скосил глаза на замполита.

Замполит подумал и, не расставаясь с туманной улыбкой, блуждавшей по губам, произнес:

– Ну возьми. Они стираные как раз. Да и холодно сейчас. А что… возьми. Возьми.

Козлов испуганно глянул издали на Цветкова, потягивающегося посреди прохода, прижмурился и пошагал мыть туалет. Драгоценный момент был упущен – рота приползла из бани, туалет был полон дедами.

Козлов выдраил дальнюю кабинку и повернулся полоскать тряпку. На подоконнике курила троица: каптер Вашакидзе, первый ротный зашивон дед Коровин и Ваня Цветков.

– Ну что, Козлов… Как замполит? – смеялся Ваня.

– Маладец, маладец, – похвалил Козлова Вашакидзе. – Воин!

Цветков успокоенно пробормотал что-то типа: «Ну ты тут порядочек…» – и улепетнул, оставив свою сигаретку Коровину, – тот распустил в улыбке алые губы:

– Козлов, а скока тебе лет?

– Двадцать семь, – без радости ответил Козлов, стягивая тряпкой воду с кафеля.

– Не коммунист, нет? А дети есть? – Коровин уже обрел пару слушателей.

– Есть. Сын, – ответил Козлов и раскрыл рот, чтобы назвать имя, и подумал даже, как придется доставать грязной рукой фотографии из внутреннего кармана, – обычно просили показать, но Коровин уже заключил:

– А мне вот девятнадцать. А я – человек. А ты – козел!

Все засмеялись. И Козлов тоже.

В строй на завтрак Козлов метнулся среди последних.

В тот момент, когда замполит ставил в строй рыжеватого затюканного бойца, обряженного во все новое, – в часть привезли первого духа.