Каменный мост - читать онлайн книгу. Автор: Александр Терехов cтр.№ 146

Учащиеся фабрично-заводских школ изучают методы метания гранат с лыж: левая нога вперед на колено, правая лыжа перпендикулярно для упора, граната на замахе, две палки в левой руке. В Москве соревнуются истопники-кочегары за экономию топлива, инженер Нюберг выпускает настольную игру «Бой танков», в тренировочном полете погибает Марина Раскова, 19 января наши войска овладевают городом Валуйки, освобождают мою маму и бабушку. Писатели совещаются «Как работать над оборонной песней». Киргизские охотники добывают с беркутами лис и волков – из меха шьют теплые вещи для бойцов. В цветочном магазине на Сретенке появляется белая сирень, любимица москвичей, – цветок нашей победы. Гр. Зенов выигрывает в лотерею десять тысяч рублей и просит передать их в фонд постройки авиаэскадрильи.

9 февраля советские войска овладели станцией Солнцево – освободили моего отца и бабушку. Выставка: что может сделать ребенок в подарок бойцу – баульчик для двух катушек и иголок, футляр для расчески, домино, футляр для конверта. Уволен директор магазина за неправильный отрыв талона для продажи сельди. «Дорогой дядя боец! Когда пойдешь в бой, бей немца насмерть. Я сам смелый, хоть и малыш».

Весна пришла рано, ожидали бурного паводка, грозящего унести оставшиеся на льду Москвы-реки штабеля дров, освобождены проклятый Ржев, Вязьма, сержант Васильев вызвал огонь на себя, когда его землянку окружили немцы. Майор Богачев во вражеской траншее застрелил в упор трех немецких солдат и офицера, а когда кончились патроны, убил прикладом еще троих немцев. Колхозник Харитонов, тяжело раненный оккупантами, собрав последние силы, крикнул: «Да здравствует Советская Родина! Смерть немецким захватчикам!»

Детские мастерские ремонтировали тумбочки и табуретки. Возобновилось производство тульской гармони. В апреле награжденные Сталинскими премиями слали благодарственные телеграммы императору, получая одинаковые ответы: «Примите мой привет и благодарность», почтальон Шалаева седьмого апреля разнесла только часть писем, а остальные спустила в унитаз – четыре года лагеря. Через пять дней Калинин принял верительные грамоты чрезвычайного посланника и полномочного министра Мексики Кинтанийа, колхозники начали сеять на коровах и быках, заведующему гаражом Лохуарду в парикмахерской отказались вытереть мыло после бритья, коли он не желает освежиться одеколоном.

«Знаешь, о чем я мечтаю ночью или когда бываю один? Ну, во-первых, конечно, о победе. Потом о тебе. Вот приезжаю я в Москву. Схожу с поезда. Солнце светит, деревья шумят. Навстречу идешь ты со своими подругами. А я, между прочим, приехал не один, а с товарищами. Мы идем по широкой улице. Разговариваем, смеемся. Всем весело и хорошо. Заходим в ресторан. Знаешь, я никогда не был в настоящем ресторане. Садимся за столик, кругом мраморные колонны, хрустальные люстры. На столе бутылки – лимонад желтый с пузырьками и еще всякие разноцветные штучки, пирожные, конфеты. Я читаю вам стихи», – письмо разведчика девушке. Милиция медлила с оформлением огородникам постоянных пропусков для поездок за город.

Двадцатого апреля мексиканского посла принял т. Сталин и через два дня ответил на письмо президента Мексики Авила Камачо.

Восемнадцатого мая Президиум Верховного Совета СССР назначил т. Уманского послом в Мексике. Тяжелые воздушные бои на Кубани, снайперская война.

Второго июня садоводы приступили к посадке малины. Молодежь помогает семьям фронтовиков обрабатывать огороды. На бульварах торгуют газировкой, морсом, квасом, хвойным витаминизированным напитком – стакан содержит в пять раз больше витаминов, чем один лимон. Третье июня – четверг. В «Ударнике» – «Она защищает Родину».

Я увидел: Москва опустела страшной краткой пустотой новогодней ночи, людей вобрали дома, если остановиться (я не мог, ноги сами несли силой юной, начальной любви), за рекой, за дальними окнами Дома правительства на Серафимовича угадывались живые тени за безобидными занавесками детских расцветок – нам оставили неподвижные машины и фонари, только не людей, чтоб никто не мешал; я спешил правым тротуаром Большого Каменного моста, высоко над черной, обрызганной электрическим серебром водой, коротко и радостно оглянувшись на Кремль – мы дошли! – и свернул направо, на лестницу к Театру эстрады – площадку, где убили Нину, чтоб скрыть кровь, посыпали песком, в углу валялись цветочные букеты.

– Готовились люди, – снизу тяжело поднимался старый… сильно хватаясь за перила. – Песочек, цветы… Вос-стана-авливали картину… Цветочки это я сказал убрать. – Он поднялся, краснолицый ветеран-физрук, сутулый, с высохшими и провисшими плечами, нарядился в белые кроссовки, синие мягкие штаны с лампасами и молодую красную майку, под которую уходила золотая цепочка на загорелой груди; он хрипел, дребезжал – обычный непростуженный голос, долетающий до середины ковра, ринга, поля, конца бассейна, он приближался – примятый, сломанный нос, ультрамодная щетинистая стрижка с безукоризненным пробором, с трудом поворачивающаяся в стороны голова, – издали выставил корявые борцовские руки, подгреб ближе и обнял: здравствуй – и наставил на меня крохотные полузанавешенные старческие глазки. – А ты тоже изменился… Дай-ка я на тебя посмотрю. Не мальчик. Солдатиков все собираешь? Были мы тут в Китае на сборах, хотел купить, а вспомнил – ты ж только русских. Майку привез. А то говоришь, я жадный. Да забыл взять. Телевизионщики, туды их мать, уже прибегали… Глянь, ничего, что я тут – похулиганил? – Он хитро сморщился, угадывая: понравится? нет? – на освещенной до белого набережной выставили пару носилок, накрытых простынями, из-под простыней торчали босые ноги. – Я как мыслил, – хрустели в физруке железные рычаги, собирая из звуков слова, слова с вязким грохотом ленточным транспортером подавались наружу. – Для впечатления! Никто не поймет: откуда, а спросить побоятся. И страх: а вдруг мы простыни снимем и попросим по одному подойти. Все знают: убийца подойдет – на трупе выступит кровь. А я попросил борца легкого веса с факультета единоборств и девочку гимнастку, Лена такая, кандидат в мастера, полежать за зачет – спокойные такие ребята, спортсмены, – они и уснут там. Не нравится? А если хочешь меня послушать: пусть будет!

Пора спускаться; он полз следом, грохоча непрерывно, как камнедробильный механизм:

– Да пойдем, а то скоро куранты. Я им говорю: зачем столько мест? Это ж не футбол! Ну, сколько там свидетелей – ну, десять. Самое большее – двадцать, – растопыривал пальцы, – вон их повели.

Телевизионщики выводили из автобуса людей с забинтованными лицами, свидетели в синих больничных халатах брели слепо, свободными им оставили уши и рты, каждого провожали (и руки оказались забинтованы), помогали переступать аппаратуру и обходить мачты освещения, вели к выстроенным амфитеатром ярко освещенным белым скамейкам, каждого на свое, пронумерованное синим числом место, и прихлопывали по плечам: садись здесь – заполнялись первые ряды, телевизионные засаленные люди пробовали звук, менялся свет – проходом меж рядов, на середину площадки вынесли три небольшие трибуны – сразу положу руки, чтобы не видна дрожь; я остановился: когда окажусь там, где все станет видно, я не увижу ничего за белым кругом полупустых рядов, забинтованных, поворачивающихся на звуки лиц – и я осматривался напоследок, поднимал голову на мост, к небу – звезды? – может быть, где-то она… нет, ее бы не пропустили, но вдруг кто-то есть, кроме нас.