Каменный мост - читать онлайн книгу. Автор: Александр Терехов cтр.№ 130

«Имеет неограниченные фонды и колоссальный бюджет. В посольстве аккредитовано тридцать пять человек, но слухи увеличивают эту цифру до 200–800. Интересы посла не ограничиваются Мексикой, он выше по рангу посла в Штатах, и тот должен согласовывать с Уманским свои действия. В Мексике готовятся советские кадры для Латинской Америки – молодежь стажируется, учит испанский и разъезжается по континенту».

Журналу «Тайм», без успеха клянчившему интервью у посла, осталось отметить его общительность, уживающуюся с умением оставаться в тени и «работать чужими руками», – «крупная политическая фигура», «уполномоченный правительства СССР в Западном полушарии»; назвать так посла Громыко никому бы и в голову не пришло – Костя получил все, что хотел, но и заплатил немало.

Вспоминал ли свою дочь, кого винил в нелепой смерти, скучал ли по любимой, отвергнутой в Москве, – а может, писал Петровой, девочке из «Центропечати», что помнит его семнадцатилетним? Мечтал когда-нибудь все изменить – неужели такая любовь могла не оставить следов, зажить, не кровоточа? Плакал ли, разбирая в Мексике вещи Нины, хранившие ее привычки и радости, запахи, – их не оставили в Москве – кому? Один человек – дипкурьер Мельников (в НКВД его звали И.Коган) запомнил единственный разговор: «Моя жена Раиса Михайловна не знает обо всех обстоятельствах смерти Нины. Прошу вас тему нашей семьи не затрагивать» – и только? Случайные гости заметили на рабочем столе посла небольшую фотографию какой-то девочки рядом со знаменитым фото императора с дарственной в рамке «под березу» – разговаривал ли он с фотографиями, неспроста они рядом?

В своих водянистых речах Костя повторял: «В России не осталось семьи, не потерявшей хотя бы одного близкого. Я убедился в этом за месяцы, что провел в России, порой вблизи от фронта». Я думаю, Уманский не любил мест, где стреляют и могут убить, – на фронт не ездил, Костя говорил о другом.

Лишь одна умеющая не стареть женщина показала следствию: «Вы почему-то считаете его равнодушным человеком. И напрасно. Работал он совершенно героически, но по ночам бродил как привидение по посольству… Он не мог спать… После смерти Нины нигде ему не было покоя…»

Похоже, Уманский действительно не спал по ночам – копилось: через Мексику курьеры Инстанции вывозили атомные секреты, отсюда, из посольства, первый секретарь Тарасов направлял американских нелегалов, раздевавших «атомный проект», Вашингтон не использовался для передачи важных сообщений – с тех пор как американская полиция подобрала в баре пьяного в стельку шифровальщика советского посольства; Мексику готовили для третьей мировой – через ее границу под видом сезонных рабочих двинутся в США боевые группы, осевшие в Латинской Америке с документами чехословацких эмигрантов. Действий Кости ждал Меркадер, убийца Троцкого, – Инстанция требовала вытащить из «черного замка», тюрьмы Лекумберри (люди правды называли «Госпиталь»). Император словно зарекся, побожился: вытащим, и Уманский, не сумевший вызволить Меркадера из США, спустя три года вернулся на заколдованное… Побег Меркадера готовили к Рождеству, после отсидки на конспиративной квартире его ждали в Гаване (кубинский паспорт лежал в сейфе Уманского), но в середине декабря на Мехико обрушилась мать Меркадера. Берия не удержал ее в империи, взяв клятву осесть на Кубе и не высовываться, – она высунулась по полной: отказалась встречаться с прикрепленной «дочерью», осаждала легального и нелегального резидента: каковы детали побега? И когда в Мехико явилась сумасшедшая, известная как дочь губернатора кубинской провинции, анархистка, пациентка психиатрической клиники, восемь лет назад закупавшая в Мексике оружие для испанских республиканцев (давление нарастало, умножаясь на давление Уманского, умножаясь на близкое окончание войны и дальнейшие сложные наметки разреза пирога: а как, например, с Польшей? а Иран?), потребовала приема у военного министра (и открыто терлась с людьми Уманского) и прорвалась на свидание к узнику Лекумберри, – включиласвет: Советы готовят побег своему человеку, Советам нужен этот континент.

Наступил январь, люди из ФБР сказали Рузвельту: «Мексика – фокальная точка русских». Когда лучи света, господин президент, падают на выпуклую линзу параллельно оптической оси, линза собирает их в одной точке, из нее лучи разойдутся вновь, но уже веером – с помощью увеличительного стекла можно поджечь свалявшийся тополиный пух, выжечь горелыми буквами свое имя на прикладе самострела, можно разжечь пламя фактически в любом месте, если есть, конечно, солнце, а солнце есть практически везде. 25 января самолет с Константином Уманским, сорока трех лет, взорвался на взлете, направляясь в Коста-Рику, и до притворных соболезнований союзникам два американца написали правду: «Он раздавал трактора мексиканским крестьянам, а теперь мертв, и пройдет много времени, пока приедет преемник и войдет в курс шпионских дел, изучит всю паутину». Вот к чему приводит «большое рвение».

24 января посол с гостями шумно отпраздновал освобождение Варшавы Красной Армией в ресторане «Сан-Суси», поднял тост за свободную и процветающую Польшу, заехал в посольство и там, в полночь, узнал приятную новость: в Нью-Йорке, выходя из машины, скончался от паралича сердца его главный соперник – посол в Мексике лондонского правительства Польши в изгнании Владислав (потерялась фамилия…), и выехал (наступило 25 января) на аэродром «Бальбуена», поблагодарив президента Мексики за любезно предоставленный самолет, а то летели б на рейсовом…

«Мексиканский военный самолет перенес их в царство Плутона раньше, чем в несчастную Коста-Рику, которую Уманский рассматривал как отдушину русской разведки».

Я подчеркнул адрес – «в царство Плутона» – и, поздно поужинав на веранде феодосийского отеля «Манго», выстроенного бывшей уборщицей детского сада, быстро поднявшейся на обмене валюты в смутные годы, через второй этаж вышел за стеклянные двери на балкон. Внизу между бородатыми гипсовыми гномами шелестел фонтанчик, я устроился на белом пластмассовом стуле и разглядывал окна общежития носочно-чулочной фабрики через дорогу – без бинокля ни-че-го; шумели безымянные ночные деревья, под ними таились до утра квасная бочка и пустые деревянные ящики, перевернутые кверху дном, – утром на них выложат персики и помидоры, подстелив картонки… Не хочется уезжать. Не хочется жить. Хоть бы год поближе к морю: как рано начинается весна, как копится и истекает летняя жатва… Я включил телефон и стер, не читая, заклевавшие монитор эсэмэски – до последней, и, надеясь, набрал контору – и получилось – секретарша взяла трубку.

– Почему так поздно на работе? – Она молчала, и я бессмысленно спросил: – Вы одна?

– Я одна.

– Как там у нас дела?

– Алена Сергеевна, – и она особенно отчетливо продолжила, – очень сильно плакала, когда узнала, что вы уехали. – В ухо начал бить «входящий», я переключился и сквозь вопли Алены: «Ты жив? Скажи только одно слово: жив?» пообещал: «Перезвоню через пять минут», и вернулся – помолчать.

– Чухарев обзванивает Хххххххх. Мало кто берет трубки. Наверное, многие на дачах. – Она подумала еще про «как у нас дела» и внезапно попросила: – Возвращайтесь. – И теперь я молчал уже не впустую, радуясь, удивляясь собственной радости, тому, что завтра будет такси, аэропорт и вечером Москва, пусть время пойдет скорей. – Хотела вам предложить… – Мы можем увидеться? – Может, вам поискать людей из собственного прошлого?