В половине двенадцатого Эбергард не вышел из префектуры, дождался звонка: на месте; но еще десять минут просматривал цены на греческую недвижимость (бассейн и две спальни, не далее километра от моря) — это им надо! их надобность! он — выше, они при нем, у него есть Дела, а это — всего лишь ежедневный малозначимый технический момент, — на воздухе в зиме он не застегнул пальто — нет времени, даю минуту! — кошачье и змеино улыбался встречным: машина сменяла машину — такой день, день рождения у папы…
Роман ездил на ухоженном и свежевымытом «мерседесе» двенадцатилетнего возраста, стоимостью навряд ли больше двадцатки — из машины одновременно в разные стороны вылезли и встали по бокам подышать, бессмысленно улыбаясь, два грязнолицых бойца из кавказских республик в таких потрепанных спортивных штанах, что Эбергард взглянул им на ноги: не босиком хоть?
Он разместился на заднем сиденье, но дверцы не закрыл — зачем? взять и пойти — рядом лежал пакет из «Седьмого континента» особой прочности и увеличенной вместимости, скрывавший внутри черный мусорный пакет.
— Пересчитаете? — куда-то в сторону спросил Роман, трогая языком зубы, — так у него всё болело, ломало его. — Пачка — пятьсот тысяч. Пятьдесят две пачки. Получается — двадцать шесть. Не хреново так подкормились, да? Мне бы! — зыркнул: вправо, налево, и переправил Эбергарду трясущийся лист бумаги. — Есть, чем писать?
— Что?
— Черкните, уважаемый, — Роман протягивал также трясущуюся ручку, — столько-то получено, я такойто… У нас тоже бухгалтерия. Только — правой рукой!
Эбергард, как и собирался, быстро выбрался из машины, но — пустой, совсем в другой, опять пострашневший, непостижимый, неуверенный день — сразу застегнулся; теперь беречь силы, беречь телесное тепло, он не может заболеть и отстать от общего движения к теплу (Роман покрикивал что-то в спину) — кто? — его придержал за рукав Леня Монгол:
— Уже поздравлял? Большая там очередь? — прятал от снега обыкновенный букет в одиннадцать — тринадцать примерно шипованных единиц кремового цвета и прижимал локтем к боку дубленки подарочный сверток.
— Скромно ты.
— Он такой привередливый. Кто говорит: часики принеси. Он на совещаниях в мэрии у соседей всегда часики рассматривает. Кто говорит: по золоту интерес есть… А когда мне ездить выбирать? Купил хороший портфель и уложил в него: так, так, так и вот так, — Леня Монгол показал, сколько поместилось пачек. — Как думаешь?
— Лучше всего.
— Ия. Готовился. Ты видишь, что я с утра у стилиста? Туфли — вон, видал?
— Сила.
— А с кем это вы там друг друга… недопоняли?
— Один коммерс.
— Глаза у него воняют. Как ты? Всё судишься? Всё обрываешься?
— А у тебя как дела? — Эбергард вспомнил, что деньги не взял, пуст, ничего из рассчитанного опять не получилось.
— Из Ставрополья бригада какая-то начала наезжать. Третий труп за год. Перед тем как грохнуть, шлют клиенту три пустые эсэмэски. Эту молодежь не понимаю, — Леня Монгол выпучился. — На хрен эсэмэски?
— Наверное, так в кино.
— Ага. В американском кино. Но мы-то — русские! Или мы больше не держава русского народа? — больно хлопнул Эбергарда по спине. — Пойду.
Эбергард сделал вид: мне тут надо еще… Чтобы не идти рядом, чтобы не слушать, прошелся вдоль машинных морд, взвешивая телефон в замерзающей ладони: какие вспомнить-придумать дела?
Роман — вышло! — ступал по его следам, сжав пакет свой за горло и перекрутив:
— Что ты бегаешь? Надо решать — давай решать, мы — соответствуем, — сильным, низовым каким-то движением сунул в руку Эбергарда пакет — вот она, волнующая тяжесть новых возможностей. — Если пошли вместе, то какое-то понимание, а мне непонятно, — Роман, мокроголовый, облитый какой-то удушающей туалетной водой, тянул свое лицо к нему, скалил кривые зубы, — я не привык так к деньгам относиться. Мне их, блин, никто не носит. Вот как тебе. Благодарят с аванса, на счет мне упало, я отдал — день в день. А ты нас жмешь — под контракт. Ладно, ты нажал, мы договорились. Теперь вдруг — нет, не так, отдайте ни за хрен, просто под слово, а я не знаю, кто ты…
— Че ты плачешь? Аукцион выиграли. Завтра-послезавтра получаете контракт. И меня здесь больше нет, работайте с управлением культуры!
— Ты меня не дослушал, эй, деятель! Куда ты пошел? Он пошел…
Эбергард сдерживал шаг, выравнивал, успокаивал и, удалившись на расстояние, прячущее звуки, мучительно повздыхал и позажмуривался, опустил плечи: тяжесть, никогда облегчения — не догоняют? — вот! — кому позвонить:
— Евгений Кристианович, есть возможность сегодня отдать документы. По тому вопросу.
— Профи, — отчеканил Кристианыч, показалось: мало. — Вижу взрослого человека. Я думаю, будет правильным отдать документы нашему другу, я здесь лишний — это твой результат.
В пресс-центре Эбергард, не сняв пальто, радостно, влет отсчитал свое — два миллиона, четыре пачки, в коричневый конверт, заклеил и — бросил на стол, никогда не надо прятать.
Хассо обрадовался, выскочил в приемную:
— Ну наконец-то! Ты чего не заходишь? Уже боюсь звонить, вдруг обиделся. Есть время чайку? А пойдем в комнату отдыха, а то набегут… Зинаида Ивановна, не соединяйте — мы хоть поговорим, Эбергарда разве к нам заманишь… — Бросил, но тут же поднял с диванчика зажужжавший мобильник, показал: префект! — Слушаю, Хассо! Есть. Так точно. Есть понимание. Порешаем, — и подмигнул Эбергарду: видал? — откинулся, разбросал крестом руки по диванной спинке. — Ну, как ты, брат? Я уже соскучился! Да что это… — телефон зажужжал опять. — Слушаю, Хассо. Я не отключался… Я не позволил бы… Прошу прощения, но… Вы же знаете, как я вас уважаю… Глубоко… Я понял так, что вы закончили разговор… Виноват, виноват, прошу… — изнуренно выдохнул, матерно пошептал: — Бросил трубку. Вот — моя жизнь!
Эбергард толкнул ногой принесенный пакет, радостно хрустнувший в ответ своей плотной тяжестью и устоявший — много!
— Документы префекту по аукциону. Как раз — на день рождения!
— Выпьешь? — Хассо поднялся. — Меня как раз на пять вызвал… — Убрал пакет за диван, что-то вспомнил и сел назад, набрал: — Валентин Григорьевич, звонил префект, завтра давайте прямо с восьми сядем шлифанем его выступление на правительстве по актуализации градплана… Тот вариант, что готовил Шведов, у вас далеко? Принесите мне в приемную, прямо сейчас, — тяжело, без выражения, утонув в другом, взглянул за Эбергарда и опять как-то лениво потянулся за телефоном. — Валентин Григорьевич, — резким взлетом перейдя на крик, — позвольте поинтересоваться: а с какого хера главспец управления строительства первым заканчивает разговор с первым заместителем префекта?! Я разрешал вам вешать трубку? Я что, сказал: окончен разговор? Разговор окончен, когда его заканчиваю я. Не надо ничего объяснять!!! Вот теперь — закон-чи-ли, — отшвырнул телефон и за сочувствием поднял зримо тяжелеющие глаза на Эбергарда: — Скоты. Работаю со стадом!