Сырцова — наконец-то! — испытующе глянула на Эбергарда: выдержишь? говорить? нет? — закуталась потеснее в платок и нависла над столом, отодвинув грудью калькулятор, и Эбергард благодарно подвинулся навстречу — вот оно, всё лучше общей тьмы. Или общая тьма всё-таки лучше… Вот сейчас он родится на чертов этот свет!
— Галина Петровна, говорит, а что это за девятнадцать миллионов на пресс-центр? Я говорю: так наружная реклама на выборы. И соцопросы. И газеты…
— Так в других округах…
— Говорю: в других округах по шестьдесят миллионов! А он, сам глазки спрятал: а что за человек этот — Эбергард? Я говорю: многих мы с вами обсудили, и вот только про одного…
Эбергард благодарно сжал веснушчатое запястье главбуха.
— Могу сказать со всей ответственностью — душа у него есть! Добрый. Мастер своего дела. И деликатные вопросы умеет решать. Поговорите с ним. Монстр, а глазки не поднимает: какой-то он… И — не сказал!
— Но — с неприязнью?
— Не поняла. Но ты — ищи работу!
— Да вы так всегда говорите! — И они рассмеялись. — Говорят, из Питера?
— Всегда что-то говорят, — отмахнулась Сырцова, — а ты не слушай, а то зацепятся языками в столовой и — бу-бу-бу, бу-бу-бу… Кто мы такие? Никто! Как те, верхние, думают… что они думают… зачем и куда кого ставят — мы никогда не поймем! Отделывай квартиру и ищи работу! А мне бы до пенсии досидеть…
Эрна не позвонила сегодня, завтра, послезавтра, неделю, две, дальше, и что же: не позвонит он — она не позвонит никогда? И всё-таки позвонил, сам:
— Не виделись уже три месяца, — чуть не спросил: «Ты не обиделась на меня?» — Я уже соскучился, — свободно, не стискивая зубы, почему-то не получалось теперь говорить, Эбергард просил, он боялся, пусть скажет «тоже соскучилась, папа»; нет: — Давай на выходных сходим в клуб!
— Давай. — Прежний голос? Да, прежний голос. Или всё-таки новые интонации? Да, нет, хватит грызть себя — прежний голос!!!
— Возьми-ка в руки листок и чем записать, — радость возвращала ему уверенность, — давай, давай, я подожду… Взяла? Напиши в столбик: что бы ты хотела видеть в нашей новой квартире.
— А какая она будет?
— Я же говорил: большая! И отдельно запиши, что должно быть в твоей комнате — может, нарисуем облака на потолке? Или сделаем сцену?
В безопасный день, во вторник, когда монстр до обеда участвовал в заседаниях правительства, хмуро вслушиваясь в шепчущие подсказки Кристианыча, и плечо его брезгливо перекашивалось от гладящих прикосновений меловых и сладко-пахучих Кристианычевых перстов (первый заместитель префекта теперь особо следил за собственными индивидуальными запахами), а после обеда обходил нужные департаменты, в префектуре чаще улыбались и говорили громче, Эбергард решился навестить Марианну из приемной, бесшумно отворил дверь:
— Привет.
Марианна вздрогнула и отшатнулась от окна — почему-то босиком, похоже, она уже долго что-то высматривала во дворе — зачем? Словно отвернулась от всех поплакать.
— Господи, — побледнев, она потерла чуть сбоку левую грудь и побыстрей вернулась за стол.
— Ты что?
— Ничего, ничего, Эбергард, — говорила она, словно сквозь сон, словно вслушиваясь в еще один голос, более громкий, в диктовку. — Господи, как же хорошо, что это ты… Монстр просит ходить на высоких каблуках, а я… Чтоб ноги отдохнули.
Ничего из «садись», «хочешь кофе?», «чего не заходишь?», «поотвечай на звонки, пока я покурю», молчала и неловко разглядывала свои алые хищные ногти — невероятно: словно хотела, чтобы Эбергард поскорей ушел.
— Ничего, что я… — он показал под ноги, на паркет, — пришел, здесь, стою.
— Не знаю, — прошептала Марианна, — я теперь ничего не знаю. Он такой непроницаемый. Уборщица ночью зашла в кабинет, а на столе автомат и записка — «Префекта нет. Но ты не балуй».
— Запишешь меня на прием? Пора! — И не выдержал: — Или пока не советуешь?
Глаза ее что-то говорили, но Марианна только вздохнула.
— Говорят, из Питера? — Эбергард кивнул на кабинет, предлагая обменную игру «а ты что знаешь?» — в префектуре играли все.
— А мне сказали: сын члена ЦК. Другие сказали: папа его — генерал милиции, отвечал в городе за прописку. По фамилии совпадает. А по отчеству — нет. Но все, — Марианна обвела рукой незримых бесчисленных присутствующих, — что — очень. Богатый. Человек.
— Ну, у тебя с ним?.. — хотя про это не полагалось спрашивать.
— Не знаю, — Марианна не глядела на Эбергарда, словно пряча слезы; надо спросить «у тебя никто не умер?». — В первый день позвонил: сделайте мне авокадо с папайей. А я не знаю: куда бежать.
— Семья?
— Сыновья какие-то…
— Слушай, кто мог монстру что-то про меня… в негативе?
— Да ничего я теперь не знаю! Одно: когда приходит человек, первое, на что монстр смотрит: зубы. Какие зубы. Из наших только Кристианыч заходит, как у тебя с ним?
— Как у всех.
— И твой друг Пилюс всё трется в коридоре, чтобы встретить, хоть до лифта проводить… А еще говорят, — да, теперь Эбергард видел: железная, раз в восемь лет менявшая мужей на помоложе, пережившая райкомы, исполкомы и три дивана личных комнат Марианна, мать трехлетнего сына и бабушка двенадцатилетней внучки, тихонько плакала, ухитряясь не выпускать слезы, — что монстр это — так… Что над ним другой человек.
— Ты так с ума сойдешь от этих слухов, — Эбергард ловко обогнул стол, нагнулся, поцеловал и обнял Марианну, поглаживая знаменитые, выгодно обтянутые груди. — Что он — первый? Изучим, освоим. Привыкнем. Его уволят, а мы будем всегда.
— Иди, иди, молодожен, — всхлипнула Марианна. — Насмотришься там в своем пресс-центре порнухи и приходишь…
— Помнишь, как в ночь прошлых выборов, в кабинете Бабца? А на столе?
Марианна наконец-то рассмеялась, обмякла и прижалась тесней. Эбергард ничего не услышал, никаких скрипов, голосов и шагов приближения — тело само, не прибегая к помощи мозгов, вдруг отшатнулось, вытянулось, шкодливо шмыгнули руки за спину, и неприятным, фальшивым голосом он затрубил:
— Марианна Сергеевна, запишите на прием? По текущим вопросам освещения в СМИ…
Потому что двери приемной взрывом открыло и ввалился огромный щекастый малый, похожий на только что закончившего со спортом, но уже прибавившего мясца штангиста, с коротковатыми руками, которые по каким-то многолетним неисцеляемым медициной причинам не могли плотно прижиматься к бокам, — он резко остановился, вопросительно, разбуженно глянув сперва на Эбергарда, потом на Марианну, словно «что здесь делает этот…», «мы же договорились, чтобы в приемной не…» — Марианна схватила папку с почтой, отложила и погрузилась в чтение телефонограммы, приблизив ее к лицу, будто потеряла очки, — малый скрылся в кабинете помощника префекта.