Сесть в свой “Фольксваген” В. не дали. Он уже открыл дверцу, уже изготовился опуститься на сиденье, – около него возникли двое в черных костюмах, в которых по неумолимой непреклонности он тотчас угадал охранников, и один из них повелевающим жестом указал ему на черный “Мерседес” поодаль: “Пожалуйста, туда”. В. попробовал отстоять свое право ехать на той машине, на какой желает, охранник, придерживая В. железной хваткой за локоть, повторил: “Туда, пожалуйста!”. “Пожалуйста” в его голосе было не формой вежливости, а приказанием.
На заднем сиденье “Мерседеса” сидел, приветливо смотрел на В. его новый непосредственный начальник, директор по связям с общественностью.
– Куда это ты? Ну-ка, ну-ка, – призывно помахал он рукой, указывая В. на место рядом с собой. – Располагайся. Рабочий день. Должно находиться там, где положено. Положено тут.
Он простил В., от негодования его не осталось следа, кажется, ему теперь даже нравилось, что они отправляются на эту прогулку к озеру. Такое продолжение пресс-конференции на природе. С шоу-экспериментом в качестве развлечения. Ну-ну, мысленно посулил В. Будет вам шоу. Мозг туманился, сердце стучало в горле, словно пытаясь продемонстрировать смысл выражения “рвалось из груди”.
– Генеральный очень доволен, – наклонился директор по связям к В., когда водитель по его сигналу тронул машину. – Очень доволен, просил тебе передать.
– Его же не было, – только и нашелся что ответить В.
– А достижения науки и техники на что? – Во взгляде директора по связям, каким он одарил В., было ироническое лукавство. – И слышал, и видел. Как говорится, не беспохлебся! – закончил он с хохотком этим словечком из детства. – А покрасоваться-то чего решил? – спросил директор по связям немного погодя – так, словно подмигнул. – Тщеславие свое потешить? Тщеславие – грех! С тщеславием надо бороться.
– Вот я и поборюсь, – ответил В. через паузу.
Директор по связям посидел-посидел молча, обдумывая слова В., и, видимо, решил, что нужды прозревать их смысл нет.
– Тщеславие – грех, но без него куда же? Тщеславие – движитель прогресса, – подытожил он.
Изогнувшись, В. посмотрел в зеркало заднего вида. Стадо машин, запрудив всю дорогу, плотными рядами катило за их “Мерседесом”. Звери, устремившиеся к водопою.
Озеро встретило той же картиной, которая запомнилась В. по дню, так переиначившему его жизнь. На песчаной полоске пляжа было столпотворение – впору решить, что весь город, кто мог, собрался здесь, бросив свои дела. Солнце, когда вышел из кондиционированной прохлады “Мерседеса”, обрушилось на голову таким жаром, словно в их средние широты переместилась сама Сахара.
Десяток закованных в костюмы охранников – и среди них те двое, что не дали В. сесть в его “Фольксваген”, – двигаясь полукольцом, живо очистили песчаное пространство от купающегося люда, вытеснив его за пределы пляжа. Журналисты занимали освободившееся место с резвостью библейской египетской саранчи. Расставлялись штативы, водружались на них камеры, высвобождались из чехлов фотоаппараты, кого-то не устраивала его позиция, он пытался потеснить соседа – вспыхивали ссоры, несколько папарацци обменялись чувствительными, судя по всему, тычками. Для заводского топ-менеджмента охранникам пришлось проводить операцию по расчистке места еще раз. Журналисты в отличие от обнаженного пляжного люда уходить не хотели, сопротивлялись, угрожали невнятными разоблачениями, – впечатляющее вышло действо. Впрочем, для директора по общественным связям, бережно пересаженного охранниками из машины в коляску, которая прибыла в багажнике, журналисты потеснились беспрекословно.
– Что, народ жаждет зрелищ, – обращаясь к В., сказал директор по связям. – Просим! Театр уж полон, ложи блещут…
Броситься, как вчера, в воду, в фейерверке взлетающих брызг, войти в нее, вынырнуть и поплыть неторопливыми, спокойными саженками – такое было желание у В. Но для этого следовало раздеться – у всех на глазах, – да ко всему тому он был все же не в плавках, а в трусах – славный был бы у него видок, пойди он на поводу у своего желания.
Нагнувшись, В. закатал брюки выше колен, разулся, снял носки. Достаточно будет, если он просто зайдет в воду. Побродит в ней. Вода что в полуметре от берега, что посередине озера – все вода.
Подойдя к кромке воды, он приостановился. Народ с песчаной полоски пляжа выдавили за его пределы, купальщики же остались в воде, и сейчас все до одного прекратили свои водные забавы, замерли – кто на какой глубине – и только прянули в стороны, как бы расчистив В. путь. Посередине озера в блещущей чешуей серебристо-аквамариновой ряби виднелось несколько голов отличных пловцов. Все было точно как позавчера, когда он, приподнявшись на локте, любовался со всхолмья открывавшейся глазу картиной.
– Ну, раз ложи блещут… – отвечая директору по связям, оглянулся В. на того, сделал остававшиеся полшага до уреза воды и ступил в нее.
Он ступил в воду – но нога в нее не погрузилась. Ужас прошевелил В. волосы на голове. Автоматически он ступил второй ногой – то же самое. У берега было совсем мелко, какие-нибудь пять-шесть сантиметров глубины, но если бы он погрузился в воду, она достигла бы его лодыжек, однако он стоял на воде. Как на тверди. Как на каком-нибудь асфальте. Купальщики, замершие вокруг, были по колено, по пояс, по грудь в воде, – а для него она была твердью!
В. потерянно обернулся назад – толпа снимала его на видеокамеры, на мобильники, щелкала затворами фотоаппаратов, а только он обернулся, разразилась восторженными приветственными воплями и аплодисментами. Рукоплескали все: журналисты, заводской топ-менеджмент, оттесненные на задний план голотелые купальщики. И директор по связям на своей коляске тоже бил ладонь о ладонь, а когда восторженно-приветственный гвалт и аплодисменты начали подутихать, так что можно их перекричать, помаячил рукой, отсылая В. подальше от берега.
– Уж пройдись, пройдись! Покажи, на что способен!
В. послушно повернулся и пошел к середине озера. Босая нога ощущала водную поверхность, как если бы шел по поросшей мягкой молодой травкой земле. Поднятая легким ветерком рябь пробегала под ступней, нежно щекоча ее. Пройдя метров десять, В. развернулся и двинулся обратно к берегу. Не идти же было дальше, зачем? Жизнь его была там, на берегу, среди этих столпившихся на песчаной полоске пляжа людей.
Когда он вышел на берег, на него обрушился новый шквал восторженных голосов и аплодисментов. Лезли к нему с камерами, совали к лицу микрофоны, пионерка, из-за которой все случилось, оттертая в задний ряд, отчаянно пыталась пропихнуться вперед, тянула к В. диктофон, кричала, перекрывая общий гвалт пионерской звонкостью своего голоса:
– Это фокус! Это фокус! Этого не может быть, это фокус!
В. мазнул по ней взглядом, отвернулся и молча, раздвигая сопротивляющуюся толпу руками, пошел туда, где остался “Мерседес”. Скрыться от всех, исчезнуть, раствориться в воздухе летучим дымком – этого только хотел он сейчас.
За пределами журналистского слоя толпа сделалась податливей, уже не сопротивлялась его продвижению, а, наоборот, пыталась расступиться. Но двое дрожащих от холода, посиневших шпингалетов в прилипших к телу мокрых трусах, когда он проходил мимо, быстрым шкодливым движением дотронулись до него. Как если бы проверяли, не фантом ли он, существует на самом деле? На их прикосновение В. отозвался: