Там, где нас есть - читать онлайн книгу. Автор: Борис Мещеряков cтр.№ 79

А еще к беспокойствам за родных и знакомых, к ожиданию войны, к сообщениям о терактах, склокам в правительстве. К нехватке денег, да, в Израиле они оба будут зарабатывать меньше. Она почти забыла это все, но Зэев заговорил об этом, и надо было что-то вместе решить. Они решили вернуться.

Вернулись. В дом Ошрат в Реховоте. Не такой большой и красивый дом, как у старших Селзнеров в Монреале, но все же дом, где их ждали. Сестры Малки вышли замуж и зажили отдельно, в Рамле и Петах-Тикве, Ошрат осталась одна, и ей было скучно. Все-таки она привыкла к большой и шумной семье, готовка, стирка, уборка, дети играют и ссорятся, а тут вдруг тишина и бездействие. Нет, она не то чтоб совсем прямо тосковала в четырех стенах, но с прежним временем, а особенно со временем, когда еще был жив Малкин отец, Ицик, сравнивать нельзя.

Ошрат просто расцвела по возвращении старшей дочери с двумя внуками и зятем. Снова ее жизнь наполнилась. Она играла с внуками, возила их купаться в море, в Ашдод, и водила в местный музей науки смотреть всякие диковины. Сначала дети почти не говорили на иврите и стеснялись всего, а потом постепенно стали такие же заводные и горластые, как соседские ребятишки, и перестали говорить с ней по-французски. Вот оно, счастье еврейской бабушки. Зятя она не то чтоб полюбила, но за столько лет привыкла и даже не вздрагивала внутренне, вспомнив, что ее дочь замужем за ашкеназом.

Ну а у Малки с Зэевом что-то не очень ладилось. Верней, у них-то все ладилось, но между ними что-то было не так. Малка отмалчивалась, а Зэев — он всегда такой. У него о чем ни спроси, все всегда в порядке. Да он и получил то, чего хотел, свое место в мире, свое осознание в нем, а Малке показалось в Израиле тесно, в Канаде было просторней, верней, там было тесно иначе.

К примеру, на конференции по детской психологии собирались каждый раз сотни, даже тысячи незнакомых и малознакомых людей, а тут — несколько десятков знакомых лиц. Встреча выпускников университета просто вогнала ее в депрессию. Все, все поголовно работали где-то за границей, защищали там диссертации, преподавали, а ты что, вернулась в Израиль? И какая-то вынужденная пауза после кивка. Как будто какая-то бестактность сама собой совершилась. Как будто что-то не удалось.

Объездив школьных и армейских подруг, Малка тоже почувствовала какую-то паузу после своих слов, что она вернулась с мужем и детьми в Израиль, живет в доме матери и работает психологом в начальной школе. Какой-то запах неудачи чувствовался им всем в ее возвращении, а ей не хотелось вдаваться в подробности. Да и как объяснить чувства и мысли, которые привели тебя из благополучной и устроенной Канады в родной, любимый и привычный, но сильно в стороне от всех мировых дорог Израиль. Да и зачем объяснять ей и самой-то непонятное?

И они развелись. Малка уехала в Канаду, к науке и простору, а Зэев остался у Ошрат, которая, кажется, с ним вполне стерпелась и жалела его. И ворчала на свою дочь, что никуда это не годится, бросает мужа и тащится с детьми невесть куда, и что тебе в науке, кому от нее счастье, тоже мне наука, да я в два раза лучше тебя знаю, как с детьми обращаться, вон они какие здоровые и веселые… Но Малка все ж уехала.

Вот так. Евреям вечно не сидится на месте. Страсть. Горячие ветры равнин и холмов сообщили их крови какую-то запредельную страстность, даже истовость. Буквально во всем. Со стороны это может показаться примитивным из-за такой вот избыточности. Какая-то постоянная, слегка нелепая драма сопутствует им, какая-то сверхмотивированность.

Ну и что дальше? Дальше Зэев переехал из Реховота на север страны, в какой-то кибуц, который затевал развивать компьютерные технологии и нуждался в специалистах со связями в большом мире, погрузился в новое большое дело, вокруг кипела обычная, избыточная в проявлениях израильская жизнь. Кажется, он общался по телефону только с детьми, ну и позванивал в Реховот Ошрат. О Малке он не говорил ни с ней, ни со своими родителями. Мать пыталась что-то рассказать, однако Зэев мягко, но недвусмысленно дал понять, что не стоит, и вроде б к этому больше не возвращались. Дурацкое положение их развода узаконилось, устоялось и стало нормой. Так все какое-то время и шло, когда я об этом узнал.

— Да, кстати, ты слышал, что Селзнеры опять вместе?

— Что?! Нет!

— Да, Малка с детьми вернулась из Канады, они теперь живут на севере. Зэев большой человек в хайтеке, а Малка преподает в Хайфе.

— О Господи, они ненормальные, эти двое!

Малка отправила ему на электронную почту рисунок Йони, где они оба, Малка и Зэев, нарисованы под деревьями. Малка под кленом и Зэев под оливой. Зэев позвонил в Канаду и сказал, что он, кажется, ранен, не хочет ли она привезти ему книги, а то тетя неважно себя чувствует…

Израильская вечеринка в начале осени. Во дворе стоит мангал, Зэев носит охапками из холодильника в доме вино и пиво, Малка сидит под оливой и режет помидоры, время от времени оборачиваясь к манежу, в котором среди цветных мячиков и плюшевых медведей ползает их дочь. Среди мягких и каких-то грустных линий гор на юге скорей угадывается, чем видится оранжево-розовое закатное отражение солнца в водах Кинерета. Гости жуют, пьют, треплются о политике, пританцовывают под музыку по радио. Такие нормальные израильские развлечения при большом скоплении народу. Вся жизнь у нас так, при большом скоплении народу.

Я сижу рядом с Ошрат и киваю, почти не слушая ее рассуждения. Да ей и не надо, она таким способом приводит мысли в порядок, ей не нужен собеседник, ей не нужен слушатель, ей нужно присутствие. Она не может приводить мысли в порядок в одиночестве. Мы оба блаженствуем, она со своим кофе и разговором, я со своим вином и закатным Кинеретом далеко внизу. Мы среди наших друзей, чего нам еще?

Стоп. Погоди-погоди, Ошрат, что? Я говорю, медленно повторяет мне она, никуда не годится, сколько головной боли, таскают детей по всему миру, женились-разженились, надо было ей выходить замуж за нормального израильского парня, как Эзра, Шмулик… или как ты.

Я давлюсь вином, кашляю, по щекам текут слезы. Ошрат с ворчанием хлопает меня по спине. Подняв голову от манежа, на меня смотрит Малка. Зэев, остановившись с бутылками в руках, смотрит на меня, a я кашляю от этого внезапного удушья, и слезы у меня текут и текут.

Катьке

Когда мы сюда приехали, местное население уже вполне себе представляло, с кем имеет дело, в отношении нас на многое не рассчитывало, поэтому мы не застали взволнованных и радостных встреч аборигенами, визитов соседей и добровольцев с целью помощи в привыкании и обзаведении. Зато не застали и дурацких расспросов вроде «правда ли в России всегда зима и совсем нету по этой причине холодильников?». И наивных разводок почти не застали. Много мы чего не застали, привыкали и обзаводились сами, сами знакомились с соседями, сами обнаружили, что находимся во в целом доброжелательном и незлобивом месте.

Застали зато уже сходящий постепенно на нет, a тогда еще традиционный вопрос аборигенов к новоприбывшим из России: «Еш ба-арец охель тов?» (Дословно: есть ли в этой стране хорошая еда? А в контексте: хороша ль еда в Стране?) Объяснять тонкости взимоотношений еды, наличия денег и слабого знания, где, чего и в каком виде продается, было лень, и мы коротко и честно отвечали: «Да-а, есть. Еда в порядке!» — отвечали мы.