Там, где нас есть - читать онлайн книгу. Автор: Борис Мещеряков cтр.№ 70

А потом я засобирался на работу и по дороге все думал, что свадьба — неплохое развлечение, просто я не знал раньше, что у евреев полно родственников, несмотря на все войны, в которых им всегда доставалось. Думал об испанской речи русского когда-то Марио и ладино когда-то кордовского Рафаэля, о том, как раскидывала нас жизнь в разные отдаленные друг от друга точки мира, а мы все равно вот собрались здесь в обетованной лично Господом земле, находим друг друга, женимся и заводим детей, которые снисходительно относятся к знанию нами самых другой раз забавных языков стран исхода, поют другие песни и нас, по большому счету, ни во что не ставят, а может, просто так себя ведут. Открыто, не заморачиваясь хорошим тоном, тут все дети, по нашим чинным европейским понятиям, наглые как тараканы, зато не злые, и пускай так оно и будет. Жизнь продолжается, хорошо, что при нашем участии.

Так думал я, подремывая в машине февральским дождливым вечером по пути к городу с названием Первый-в-Сионе, и мелькнул сине-белым огнем в заштрихованном брызгами окне освещенный указатель с направлением на Иерусалим.

Коты в Стране Израиля — это вам не то что коты еще где. Хитрые, пугливые и незаметные коты — это не наши коты. Наши коты — отдельный вид и род кошачьих. Худые, ободранные и независимые, они переходят улицы пешком или неспешной спортивной рысцой, не обращают внимания на собак, а собаки, крепко наученные предыдущими попытками восстановления мировой справедливости, делают вид, что котов не замечают. Или, если уж совсем нельзя сделать вид, что не заметили векового врага и дичь, делают вид, что именно этот кот не вызывает у них кровожадных инстинктов.

Правильно вообще-то делают. Не тронь говна, и так далее. Я лично видел, как кот рвал на лоскуты незнакомую с местными нравами собаку. Нет, как кот защищается, я видел и раньше, но, как кот нападает, увидел впервые. И лучше бы не видел, это было ужасно. Собака нападает со страстью, с боевым задором, с желанием снискать славы и битвы, а кот… ой, страшно вспомнить. Равнодушно и методично, ни один мускул не дрожит на этой роже, с тихим рычанием, как работу работает, полосует в кровищу, в месиво когтями. Уже собака и убралась бы с визгом, а он дерет, вбивая ей, чтоб и внукам заказала и отвадила приставать. Нехотя дерет, но с сознанием, что надо работу доделать как следует.

С едой в Израиле не то чтоб тяжко, и они чаще всего не голодают. Помоечные контейнеры с наглухо закрывающимися крышками стараниями зеленых запретили, и угроза голодной смерти от бродячих котов отступила. Да я думаю, и так бы не передохли. На котов люди ворчат, но подкармливают, подбрасывают и, в общем, с пониманием к ним. Коты этого не ценят, считают, что так и надо, они б и сами себе нашли, что сожрать или стащить. А больше им ничего и не надо. Чтоб их оставили в покое и немного еды. И ходят себе по нашим улицам пешком. Давят их, конечно, водители, налетев сослепу или сдуру, в вечернее и ночное время, когда все кошки серы и незаметны на сером асфальте.

Еще у наших котов есть такое свойство, они мало дерутся между собой. Орут, конечно, в свой срок как ужаленные: сколько перевел картох, в них швырямши в темноту парка под окнами. А дерутся мало. Поорут с кайфом, по разу врежут друг другу лапой, ритуально попреследуют побежденного десяток метров, и вся тебе схватка, никакого зрелища. Не знаю почему, но такая у наших котов манера.

Любятся часто и с удовольствием. Скрытно от постороннего глаза, но издавая звуки любви, бравурные и радостные. Сам пару раз слышал, как из кустов доносятся соответствующие моменту мяуканья и вскрикиванья, а проходящие мимо люди, мотнув головой в направлении той Песни Песней, проговаривают: давай, браток, давай. Одобряют, стало быть. Котяток плодится в количестве. Растут как травка, шляются где попало. Частью, конечно, вымирают, частью попадают под машины, а частью уже смолоду, с мальства шляются пешком, такие ж спокойно-независимые, как и мамы их с папами. И ничего они тоже не хотят. Только чтоб не приставали и еды малость. И потомство оставить в свою пору.

Они на вид все разные. Больше всего длинноухо-длинношеих, одноцветных, египетской крови, но хватает и вполне привычных на вид серо-полосатых и рыже-пятнистых мурзиков.

Интересный зверь — израильский уличный кот. Они все такие себе расслабленно-спокойные, неторопливые и вечно будто занятые чем-то важным. А кто их там знает, чем они заняты? Может, и правда важным.

Они на нас смахивают. Смешанных кровей, разных пород, единые своей независимостью и желанием, чтоб к ним не приставали. Оставить потомство, похожее на себя. Ну и еды чтоб было. Всегда я о ней.

У нее есть австрийское гражданство. Само по себе это ничего особенного не представляет, у нескольких миллионов людей есть такое же, если б не одна тонкость. Ципора родилась в австрийской тюрьме. Если б не повезло еще сильней, она б родилась в австрийском же концлагере, но Господь был милостив, и она родилась уже после капитуляции, хотя и в тюрьме.

По дороге из Румынии в Израиль, которого тогда еще не было. То есть он был, но тогда еще не назывался Израилем. Вернее назывался, но англичане называли его не так. Англичане вообще забавно себя вели и ведут в тех местах, где они думают, будто они главные. Ну ладно, не об англичанах речь, хотя без них и тут не обошлось.

Так вот, Ципора родилась в австрийской тюрьме и какое-то время была заключенной. Заключили еще не рожденную Ципору, ее маму и ее папу за нарушение паспортного режима. Нарушение заключалось в отсутствии у семьи каких бы то ни было документов, подтверждающих их право пересекать Австрию. Любопытно, что никаких других документов у юных Ципориных родителей тоже не было, немецкого они не знали, а папочка, несмотря на молодость, еще и был как следует глуховат, поэтому полицейские, заинтересовавшиеся наличием документов у потрепанного вида молодой пары, были довольно справедливо возмущены нечленораздельными воплями молодого человека и на всякий случай отправили парочку в участок, а там уж суд им и припаял, сколько положено, за нарушение паспортного режима. Итак, Ципора родилась в тюрьме и некоторое время была заключенной. Со всем, что заключенным положено. С номером, пайкой, местом на нарах и положенной ей, как заключенной, тюремной робой, из которой Ципорина мама, Хая, нашила ей в свой срок пеленок.

Врача, когда мама затеяла рожать, не полагалось, но Господь был милостив, и поблизости оказалась понимающая по-румынски акушерка. Так что Ципора появилась на свет даже с некоторыми излишествами и под наблюдением медработника.

Ципорин папочка, Хаим, сидел в той же тюрьме, но в другой ее части и узнал о том, что он уже папочка, с некоторым опозданием. Нет, конечно, не с окончанием отсидки он об этом узнал, австрияки не были жестокими тюремщиками, просто они очень уважали приказы. И если б приказ велел им отправить Хаима, его жену и новорожденную Ципору в газовую камеру, они б так и сделали, но, слава Господу, приказ ничего такого не велел, и они просто вызвали Хаима в канцелярию тюрьмы и поздравили его с рождением дочери. А потом отправили обратно в барак. Так оно какое-то время и шло.