В ролях - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Лебедева cтр.№ 40

За время службы в драмтеатре Любочка, пользуясь своими богатыми связями, яркой внешностью и всеобщей симпатией, успела, помимо костюмерной работы, наиграть в родных стенах достаточное количество массовок и молчаливых «принеси-подай», отметиться на детских елках среди снежинок, белок и зайчиков, но ведь этого было мало! Ей, в душе до сих пор считающей себя актрисой, потерпевшей карьерное фиаско лишь по воле обстоятельств, хотелось настоящей роли. Ну хоть малюсенькой, всего один-единственный разочек, только не бессловесной! И Нина, знающая об этой давней мечте, а о постоянных ссорах в Любочкином доме, наоборот, не имеющая понятия, теперь подзуживала, подбадривала:

— Что ж ты теряешься?! Выходишь замуж за лучшего режиссера города! Да что там города, какие его годы?! Попроси роль! Нет, правда, попроси! Он же тебя на руках носит, неужели откажет?! Там же есть эта девица, Эвис! Помнишь? Прямо как под тебя писана!

Сначала Любочка отнекивалась, предчувствуя отказ, но Нина была непреклонна, Любочка — ведома, и однажды вечером, сочтя Лёву не слишком уставшим и не слишком занятым, повела разговор о предстоящей постановке. Как обычно, издалека.

За годы богемных тусовок Любочка успела по верхам нахвататься разных умных слов, научилась отзываться о кино с презрением, присущим истинному театралу, поэтому начала с грубой лести. Суть сказанного сводилась к нехитрому постулату: «Кино? А что кино? Подумаешь — кино!» Но это была не ее мысль, и оттого звучала Любочкина речь неубедительно. Лёва морщился, точно его кормили лимоном без сахара, и все ждал, к чему же она клонит. Он сидел в глубоком зеленом кресле, еще общежитском, а Любочка примостилась на ковре у его ног и говорила, не поднимая головы, бросала на пол торопливые, незначительные слова. Лёва едва слушал. Он лениво поглаживал Любочку по волосам, перебирая глупые «перья», которые, впрочем, Любочке шли и обладали некой вульгарной соблазнительностью. Его одолевала дрема.

— Ну так что, разрешишь?

Этот вопрос вернул его, совсем было заснувшего, обратно в комнату, где у ног ластилась Любочка, искательно заглядывая в глаза, точно побитая собачонка.

— Что разрешишь, моя сладкая? Прости, я прослушал.

— Ну, роль этой девушки. Эвис, кажется? Забыла, как фамилия.

— Крайтон, — машинально ответил Лёва. — А кому?

— Как кому?! — Любочка готова была расплакаться. — М… Мне…

И тут Лёва не выдержал, захохотал. Наверное, это был единственный мужчина из многочисленной армии поклонников, который по-настоящему понимал Любочку и с точностью до двух копеек знал, сколько она стоит. Он смеялся долго, не умея остановиться, и перестал только тогда, когда она совсем уж разрыдалась.

— А что ты смеешься? Что смеешься?! — кричала Любочка сквозь слезы. — Ты же считаешь меня плохой актрисой! Я знаю, считаешь! А эта Эвис — она же плохая актриса! Я же по кино помню! Я помню! Что, даже плохую актрису я сыграть не смогу?!

— Ну что ты, золотко, успокойся, — Лёва притянул плачущую Любочку к себе и стал баюкать, словно ребенка.

— А вот не успокоюсь, не успокоюсь! — не унималась Любочка. — Ну скажи, ну почему?! Почему ты считаешь меня плохой актрисой?!

— Плохой? Да Бог с тобой, золотко! Я вообще не считаю тебя актрисой! Ты красивая женщина, и довольно с тебя. Ну не плачь. Я ведь тут, рядом. У нас скоро свадьба. Все будет хорошо. А работа — это совсем другое, пойми же наконец! Ну зачем тебе лезть туда, где ты ни черта не понимаешь?

Он еще крепче обнял Любочку и попытался поцеловать в губы, но она увернулась. Это глупое упрямство, безмерная наивность, трогательное детское самомнение, не желающее мириться с очевидными фактами, а главное — неожиданное сопротивление только распалили его, и после недолгой борьбы они уже сплелись на ковре, и Лёва еще долго утешал всхлипывающую Любочку всеми известными способами, пока не дошел до полного изнеможения.

Казалось бы, Любочка смирилась, но червячок-то остался. Она поймала себя на том, что ей нравится дразнить Лёву, и при первом же удобном случае нарочно заставляла его злиться. А Лёве в период подготовки к новому спектаклю немного было нужно, чтобы выйти из себя.

В понедельник вечером они приглашены были в кафе при Доме актера. Кажется, опять был чей-то день рождения — Любочка точно не знала, она давно уже не пыталась запомнить всех Лёвиных знакомых, их было слишком много даже для нее. Собираясь, Любочка нарочно намалевала глубокие сиреневые тени до самых бровей, наложила яркие румяна, а губы густо накрасила перламутровой помадой в тон — Лёва терпеть не мог, когда Любочка красится, вот она и расстаралась на славу. Помимо макияжа оружием против Лёвы служили в тот день черная синтетическая мини-юбка, так плотно облегающая филейную часть, что читалась каждая ямочка, каждый изгиб (в том числе четкие контуры кружевного нижнего белья), черные колготки в крупную сетку, блестящий балахон с ватными плечами и вырезом едва не до пупка и, конечно, туфли на высоченной шпильке — этот предмет туалета был особенно ненавистен Лёве, который был несколько ниже Любочки. Выходи они из дома вместе, непременно быть бы скандалу. Но в тот вечер все очень удачно складывалось — трудоголик Лёва, несмотря на выходной, шел на торжество прямо из театра, Любочка ехала из дома. Поэтому, когда они встретились в кафе, Лёве оставалось только молча скрипеть зубами.

За Любочкин бульварный вид ему было неудобно перед людьми, поэтому, против обыкновения, он вливал в себя одну рюмку за другой. И без того день не задался, с самого утра все шло наперекосяк, к тому же совершенно некстати резался зуб мудрости, а тут еще эти глупые кривляния!

Они заняли столик у окна, напротив барной стойки, и Любочка потянула Лёву танцевать, но он только отмахнулся. Довольно грубо — было ему совершенно не до танцев.

«Ох и дура!» — подумал Лёва.

«Ну, тогда держись!» — подумала Любочка.

Около барной стойки очень кстати околачивался один из Любочкиных «бывших». Он был изрядно пьян, поскольку приходил на любую тусовку в первых рядах.

Любочка подошла к нему, старательно виляя бедрами, разулыбалась; тот в ответ шумно полез лобызаться. Лёва сделал вид, что ничего не замечает. К нему подсел Семенцов.

Семенцову было уже под восемьдесят. С годами он как-то усох и растерял последние остатки волос. Его блестящая лысина покрыта была бурыми пигментными пятнами, глаза по-старчески слезились, руки предательски тряслись, но он сохранил ясную голову, и потому, в отличие от Яхонтова, его все уважали.

— Здравствуй, Лёвушка! — ласково улыбнулся Семенцов. — Что ж ты, добрый молодец, невесел?

— Да где уж веселиться, Борис свет Иванович! — в тон ему ответил Лёва. — Зуб разболелся, спасу нет. А тут еще ваш брат актер козни строит, репетиции срывает!

Семенцов скосился в сторону барной стойки, где «бывший» уже приобнял Любочку за талию и нашептывал ей что-то на ухо, а она нарочито громко смеялась.