Лечение от любви и другие психотерапевтические новеллы - читать онлайн книгу. Автор: Ирвин Д. Ялом cтр.№ 64

Саул не пришел на следующую встречу. Минут за тридцать до начала сеанса он позвонил моей секретарше и сообщил, что надорвал спину и не может встать с постели. Я сразу же перезвонил, но услышал лишь автоответчик. Я оставил сообщение, чтобы он позвонил мне, но прошло несколько часов, а он не ответил. Тогда я позвонил снова и оставил сообщение, неотразимое для пациентов: позвонить мне, потому что я должен сказать ему что-то важное.

Когда Саул позвонил позже в тот вечер, я был встревожен мрачным и сухим тоном его голоса. Я знал, что он не повредил спину (он часто избегал неприятных конфронтации, симулируя болезнь), и он знал, что я об этом знаю; но сухой тон его голоса безошибочно свидетельствовал, что я больше не имею права это обсуждать. Что делать? Я беспокоился за Саула. Я сожалел о поспешных решениях. Я боялся самоубийства. Нет, я не позволю ему порвать со мной. Я насильно заставлю его увидеться со мной. Я ненавидел эту роль – но не видел иного выхода.

– Саул, полагаю, я неправильно оценил степень боли, которую Вы испытываете, и оказал слишком большое давление на Вас, чтобы Вы открыли эти письма. У меня есть идея получше – о том, как мы должны работать. Но в одном я уверен: сейчас не время пропускать сеансы. Я предлагаю, если Вы недостаточно хорошо чувствуете себя, чтобы двигаться, навестить Вас дома.

Саул, конечно, возражал, выдвигая много заранее известных доводов: он не единственный мой пациент, я слишком занят, он уже чувствует себя лучше, нет никакой спешки, вскоре он сам сможет приехать в мой офис. Но я был так же тверд, как и он, и меня нельзя было отговорить. Наконец, он согласился принять меня завтра с утра.

По дороге к дому Саула на следующий день я был в приподнятом настроении. Я снова исполнял почти забытую роль. Много времени прошло с тех пор, когда я приезжал к пациентам на дом. Я вспоминал свои студенческие дни, свою работу по вызовам в Южном Бостоне, лица давно ушедших пациентов, запахи ирландских кварталов – капусты, затхлости, вчерашнего пива, ночных горшков, стареющей плоти. Я вспомнил одного хронического старого больного на моем участке, диабетика с двумя ампутированными ногами. Он выспрашивал меня о новых фактах, почерпнутых из утренней газеты: «Какой овощ содержит больше всего сахара? Лук! Вы знали об этом? Чему они учат вас нынче в медицинских училищах?!»

Я размышлял о том, действительно ли лук содержит много сахара, когда подъехал к дому Саула. Парадная дверь была открыта, как он меня предупредил. Я не спрашивал о том, кто оставит ее открытой, если он прикован к постели. Поскольку лучше всего было бы, чтобы Саул лгал мне как можно меньше, я не стал много расспрашивать о его спине и о том, как за ним ухаживают. Зная, что по соседству живет его замужняя дочь, я вскользь намекнул, будто предполагаю, что она заботится о нем.

Спальня Саула была спартанской – грубо оштукатуренные стены и деревянный пол, никаких украшений, фамильных фотографий, никакого следа эстетического вкуса (или присутствия женщины). Он лежал неподвижно, вытянувшись на спине. Он не выразил большого любопытства по поводу нового лечебного плана, о котором я упомянул по телефону. В самом деле, он выглядел таким далеким, и я решил, что прежде всего должен восстановить наши отношения.

– Саул, во вторник эти письма казались мне чем-то вроде обширного и опасного абсцесса для хирурга. – В прошлом Саул был восприимчив к хирургическим аналогиям, будучи знаком с ними по медицинскому институту (в котором он учился до того, как посвятить себя научной карьере); кроме того, его сын был хирургом.

– Я был убежден: абсцесс нужно вскрыть и прочистить и единственное, что мне следует делать, – это убедить Вас разрешить мне провести эту процедуру. Возможно, я поторопился и нарыв еще не созрел. Возможно, мы можем попробовать некий психиатрический эквивалент компрессов и антибиотиков. Давайте на время отложим обсуждение вопроса о вскрытии писем; ясно, что Вы распечатаете их, когда будете готовы. – Я остановился, борясь с искушением очертить временные рамки – месяц – как будто он дал формальное обещание; это было неподходящее время для манипуляций – Саул уловил бы любое лукавство.

Саул не отвечал. Он лежал неподвижно, отведя взгляд.

– Договорились? – подсказал я. Небрежный кивок. Я продолжал:

– Я думал о Вас последние два дня, – теперь я применил одно из самых сильных своих воодушевляющих средств. Замечание о том, что терапевт думал о пациенте вне отведенного ему часа, по моему опыту, всегда подстегивало интерес последнего.

Но в глазах Саула не мелькнуло и тени заинтересованности. Теперь я был действительно обеспокоен, но снова решил не обсуждать его отстраненность. Вместо этого я искал пути наладить с ним связь.

– Мы оба согласны, что Ваша реакция на доктора К. чрезмерна. Это напоминает мне о сильном чувстве, которое Вы часто выражали – чувстве, что Вы никогда никому не принадлежали. Я думаю о Вашей тетке, так часто напоминавшей, как Вам повезло, что она согласилась заботиться о Вас и не отдала в приют.

– Я когда-нибудь говорил Вам, что она так никогда и не приняла меня? – внезапно Саул снова вернулся ко мне. Нет, не по-настоящему – теперь мы разговаривали вместе, но параллельно, а не друг с другом.

– Когда две ее дочери болели, на дом приходил семейный доктор. Когда болел я, она везла меня в областную больницу и кричала: «Этот сирота нуждается в медицинской помощи».

Интересно, заметил ли Саул, что в конце концов, в возрасте 63 лет, он добился домашнего визита доктора.

– Так что Вы никогда нигде не были по-настоящему «своим», никогда не были по-настоящему «дома». Я помню, что Вы рассказывали мне о своей кровати в теткином доме – диванчике, который Вы каждый вечер должны были раскладывать в гостиной.

– Последним ложился, первым вставал. Я не мог раздвинуть свой диван, пока кто-нибудь находился вечером в гостиной, а по утрам должен был вставать и убирать его, пока никто не пришел.

Я обратил больше внимания на его спальню – такую же голую, как комнаты в средней руки мексиканских отелях, и еще вспомнил описание пустой, выкрашенной в белый цвет кельи Виттенштейна в Кембридже. Было похоже, что у Саула все еще нет спальни, нет комнаты, которую он сделал своей собственной, исключительно своей.

– Наверное, доктор К. и Стокгольмский институт представляются Вам истинным раем. Наконец Вы нашли место, которому принадлежите, дом и, возможно, отца, – все, что Вы постоянно искали.

– Возможно, Вы правы, доктор.

Не имело значения, прав я или нет. Не имела значения также почтительность Саула. Мы говорили – и это было важно. Я почувствовал себя спокойнее, мы плыли в знакомых водах.

Саул продолжал:

– Пару недель назад я видел в магазине книгу о «комплексе мошенника». Это про меня. Я всегда представлял себя не тем, кто я есть, всегда чувствовал себя мошенником, всегда боялся разоблачения.

Это был привычный материал, мы проходили это много раз, и я не беспокоился о том, чтобы опровергать его самообвинения. Не было смысла. Раньше я часто делал это, и у него на все был готовый ответ. («У Вас очень успешная научная карьера». – «Во второсортном университете на третьесортном факультете». – «263 публикации?» – «Я публикуюсь сорок два года, это всего лишь по шесть в год. Кроме того, многие из них меньше трех страниц. Я часто переписываю одну и ту же статью пятью разными способами. Эта цифра содержит также тезисы, рецензии на книги и главы из коллективных монографий – почти никакого оригинального материала».)