Дар психотерапии - читать онлайн книгу. Автор: Ирвин Д. Ялом cтр.№ 9

Психоаналитик Д.У. Уинникот как-то сделал проницательное наблюдение, что разница между хорошими и плохими матерями заключается не в совершении ошибок, но в том, что они с ними делают.

Я наблюдал одну пациентку, которая оставила своего предыдущего терапевта из-за того, что может показаться весьма незначительным. На их третьей встрече она начала бурно рыдать и потянулась к коробке бумажных салфеток, но та была пуста. Терапевт начал тщетно обыскивать свой кабинет в поисках салфетки или носового платка и, в конце концов, стремглав выбежал в коридор, в уборную, откуда вернулся с туалетной бумагой. На следующем сеансе она выразила мнение, что данный инцидент смутил его, но он упорно отрицал любое смущение. Чем больше она на него давила, тем более он окапывался, отвечая вопросом на вопрос, почему она упорствует, сомневаясь в его ответе. В конце концов она пришла к выводу (справедливо, на мой взгляд), что он не обращался с ней искренне, и решила, что не может более доверять ему в предстоящей долгой работе.

Пример признанной ошибки: пациентка, пережившая множество утрат и стоящая перед грядущей потерей мужа, умирающего от опухоли мозга, однажды спросила у меня, думаю ли я когда-либо о ней между нашими сеансами. Я ответил: «Я часто размышляю о вашей ситуации». Неправильный ответ! Мои слова привели ее в ярость. «Как вы можете говорить такое, — сказала она, — вы, человек, который обязан был бы помочь, вы, просящий меня поделиться моими сокровенными чувствами. Эти слова только усилили мои страхи, что у меня нет своего «я», что каждый размышляет о моей ситуации, но при этом никто не думает обо мне». Затем она добавила, что не только у нее нет своего «я», но что я также избегаю привносить мое «я» в наши с ней встречи.

Я размышлял над ее словами в течение последующей недели и, решив, что она была абсолютно права, в начале следующего сеанса признал свою ошибку и попросил ее помочь мне обнаружить и понять свои мертвые зоны в этом вопросе. (Много лет тому назад я прочитал статью Шандора Ференци, талантливого психиатра, в которой он рассказывал, как обращается к пациенту: «Возможно, вы поможете мне определить некоторые мои мертвые зоны». Это одна из тех самых фраз, которые засели в моей голове и которые я часто использую в клинической работе.)

Вместе мы рассмотрели мое смятение перед глубиной ее страдания и сильное желание найти выход, любой выход, за исключением физического контакта, чтобы только обнадежить ее. Я предположил, что, вероятно, я отстранился от нее во время последних сеансов, беспокоясь, что был слишком притягательным в своих обещаниях большего облегчения, чем то, что я мог бы когда-нибудь ей дать. Я был убежден, что именно в таком контексте я и произнес свою обезличенную ремарку, обращаясь к ее «ситуации». Было бы гораздо лучше, сказал я ей, если бы я просто признался в своем страстном желании утешить ее и в своем смятении, что делать дальше.

Если вы совершаете ошибку, признайте это. Какая-либо попытка увильнуть в конце концов ударит по вам. Пациент все равно почувствует, что вы поступаете недобросовестно, и от этого пострадает терапия. Более того, открытое признание ошибки — это хороший пример для пациентов и еще одно подтверждение того, что они значимы для вас.

В современном психиатрическом исследовании заложен один удивительный парадокс. Из-за того, что у исследователей есть оправданная необходимость сравнить одну форму психиатрического лечения с другой (фармакологическим или другой формой психотерапии), они должны предложить «стандартизированную» терапию — то есть унифицированную для всех объектов проекта, которая может быть в будущем воспроизведена другими специалистами. (Иными словами, здесь применяются те же стандарты, что и при изучении результатов фармакологического агента: все объекты с одинаковой чистотой испытывают действенность препарата, и этот же препарат будет доступен будущим пациентам.)// все же именно попытка стандартизации делает терапию менее реальной и менее эффективной. Если сопоставить эту проблему с тем, что многие психотерапевтические исследования проводятся неопытными терапевтами или терапевтами-практикантами, то несложно понять, почему такое исследование в лучшем случае совсем незначительно связано с реальностью.

Попробуем рассмотреть задачу, встающую перед опытными терапевтами. Они обязаны создавать искренние, непринужденные и уважительные отношения с пациентом. Они заставляют пациентов начинать каждый сеанс с разговора о «точке настоятельности» (как выразилась Ме-лани Клейн) и глубоко исследовать их важнейшие проблемы в том виде, в каком они открываются в момент встречи. Что же это за проблемы? Например, некоторые чувства по отношению к терапевту. Или же проблемы, возникшие в результате предыдущего сеанса, или пришедшие из снов, уведенных в ночь перед сеансом. По моему глубокому убеждению, терапия должна быть спонтанной, взаимоотношения динамичными и постоянно развивающимися, а кроме того, необходима непрерывная очередность восприятия и последующего изучения процесса.

По самой своей сути, ход терапии должен быть самопроизвольным, всегда следующим по непредвиденным руслам. Если же втиснуть терапию в формулу, которая дает возможность неопытным и недостаточно подготовленным терапевтам (или даже компьютерам) проводить унифицированный курс терапии, процесс несообразно искажается. Следствием «управляемой заботы» [5] является омерзительное чувство надежды на протокольную терапию, где от терапевтов требуют придерживаться предписанного порядка, программы тем и упражнений, которой и нужно следовать каждую неделю.

В своей автобиографии Юнг раскрыл собственное понимание уникальности внутреннего мира и языка каждого пациента. Наверное, я несколько преувеличиваю, однако убежден, что кризис, переживаемый сейчас психотерапией, настолько серьезен, а спонтанность терапевта находится в такой опасности, что требуются радикальные коррективы. Нам следует идти даже дальше: терапевт должен бороться за создание новой терапии для каждого пациента.

Терапевты обязаны донести до пациента, что их первостепенная задача — вместе построить отношения, что само по себе станет фактором изменения. Чрезвычайно сложно научить этому умению в быстром и интенсивном курсе с использованием протокола. Прежде всего, терапевт должен быть готов пойти туда, куда его поведет пациент, сделать все, что необходимо для построения доверительных и безопасных отношений с ним. Я пытаюсь приспособить терапию к каждому отдельному пациенту, найти лучший способ для работы с ним. И в целом я рассматриваю процесс установления формы терапии не как фон или прелюдию, но как сущность самой работы. Эти замечания касаются, в том числе, и пациентов, проходящих краткую терапию, но в первую очередь имеют отношение к неограниченной временем терапии.