Дар психотерапии - читать онлайн книгу. Автор: Ирвин Д. Ялом cтр.№ 22

Моя ремарка чуть выше о том, что самораскрытие терапевта не раззадоривает аппетитов пациентов и не заставляет их расширять свои требования дальнейшего раскрытия, на самом деле представляется даже преуменьшением. Очень часто имеет место прямо противоположное — пациенты четко дают понять, что они возражают против того, чтобы узнать больше о личной жизни терапевта.

Те, кто желает чуда, тайны и авторитета, не склонны заглядывать под внешние атрибуты терапевта. Их вполне успокаивает сама мысль, что эта мудрая и всемогущая фигура поможет им. Несколько моих пациентов вспомнили метафору из «Волшебника из страны Оз» для того, чтобы описать свой осмысленный выбор блаженного верования в то, что терапевт знает дорогу домой — ясную надежную тропу из мира боли. Никоим образом они не хотят заглядывать за занавес и видеть потерянного и смущенного волшебника-шарлатана. Одна пациентка, колеблющаяся между «оволшебниванием» и очеловечиванием меня, описала дилемму «Оз» в стихотворении под названием «Дороти сдается»:

Мой самолет разбился на Канзасской равнине,

Я проснулась от неприятных истин о самой себе,

Разбитых на черное и белое.

Войлочные туфли, жизнь, убегающая по крупинке,

И пустой кристалл. Я пыталась. Но неоновыми ночами

Я искала изумруды в зеленой траве,

Волшебников за соломенными чучелами, я бы увидела

Ту многоцветную лошадь, что скачет мимо —

А я старею, она мчится слишком быстро.

Неистовые ветры, несущие меня, ободрали меня

До наготы. Теперь на коленях я предпочла бы

Оставить ведьме ее метлу, заменить декорации,

Не видеть человека за голосом,

Всегда следовать волшебной дорогой,

Что ведет меня в чудесное место.

Пациенты хотят видеть терапевта всемогущим, безгранично надежным и вечным. Некоторые мои пациентки, много раз встречавшиеся с ненадежными мужчинами, опасаются моей (и вообще мужской) слабости. Другие боятся, что я кончу тем, что и сам стану пациентом. Одна пациентка, чей курс терапии я подробно описал в «Мамочке и смысле жизни», избегала смотреть на меня или спрашивать у меня о чем-либо личном даже тогда, когда я появился на сеансе на костылях после операции на колене. Когда я спросил об этом, она объяснила:

«Я не желаю, чтобы в вашей жизни было повествование».

«Повествование? — спросил я. — Что вы имеете в виду?»

«Я хочу, чтобы вы были вне времени. Повествование же имеет начало, середину и конец — особенно конец».

Она перенесла смерть нескольких важных людей в своей жизни — ее мужа, брата, отца, крестника — и была напугана возможностью еще одной потери. Я ответил, что не смогу помочь ей, если у нас не будет человеческих встреч; мне было нужно, чтобы она воспринимала меня как реальную личность, и потому я заставлял ее задавать мне вопросы о моей жизни и моем здоровье. Когда она ушла из моего кабинета в тот день, ее преследовала навязчивая мысль: «Следующие похороны, на которых я буду присутствовать, — похороны Ирва».

Что собой представляет нечестная забота? Этот термин в ранние дни психоанализа применялся для обращения к заботе перехода — внезапному радикальному улучшению в пациенте, основанному на волшебстве, которое развивалось из иллюзорного представления о силе терапевта.

Одинокая сорокапятилетняя женщина очень часто уходила из моего кабинета, озаренная глубоким ощущением здорового благополучия, которое сохранялось в течение нескольких дней после каждого сеанса. Сначала я мог только приветствовать облегчение после месяцев беспросветного отчаяния. Равно как и с одобрением относиться к ее проницательным замечаниям в отношении меня: множество инсайтов, которые я предложил ей, мое невероятное предвидение. Но очень скоро, когда она описывала, как между сеансами она оборачивалась мною, как волшебной защитной мантией, как она воодушевлялась смелостью и гармонией, просто слушая запись моего голоса на моем автоответчике, я чувствовал себя все более и более неуютно из-за всех этих шаманских сил.

Почему? Прежде всего я знал, что я попустительствую регрессии, не обращая внимания на то, что ее улучшение построено на зыбком песке и что, как только я исчезну из ее жизни, ее прогресс испарится. Я также испытывал неловкость из-за ненастоящей и неаутентичной природы наших взаимоотношений. Трещина между нами росла по мере облегчения ее симптомов.

В конце концов я занялся этой проблемой и объяснил пациентке, что большая часть ее переживаний по поводу наших отношений была вызвана ею самой — то есть я был к этому не причастен. Я рассказал ей все: что в действительности я не был наброшен на ее плечи подобно волшебной мантии, что я не делился теми прозрениями, которые она пережила во время наших сеансов, что мне нравилось быть столь значительным для нее, но в то же время я чувствовал себя обманщиком. Вся магическая помощь, полученная от меня? Нет, это она, а не я, была волшебницей, она, в действительности помогающая самой себе.

Мои слова, как позже она призналась мне, были сильными, жестокими и дезориентирующими. Однако к тому времени она достаточно изменилась, чтобы использовать идею, что ее улучшение было вызвано не моей силой, но источниками внутри нее самой. Более того, в конечном счете, она пришла к пониманию того, что мои комментарии не были отрицанием, но, напротив, приглашением относиться ко мне ближе и честнее.

Наверное, иногда мы должны давать «чудо, тайну и авторитет» во времена сильнейшего кризиса или тогда, когда нашим главным приоритетом становится облегчающая работа над приспособлением пациента к терапии. Но если нам приходится заигрывать с ролью волшебника, я советую вам, чтобы этот период был как можно более коротким, дабы помочь пациенту совершить быстрый переход к более искренним терапевтическим отношениям.

Пациентка, ранее идеализировавшая меня в терапии, одной ночью видела два сна: в первом при приближении торнадо я повел ее и остальных наверх через пожарный выход, который в конце концов заканчивался кирпичной стеной. Во втором сне мы вместе сдавали экзамен, и никто из нас не знал ответов. Я приветствовал эти сны, потому что они говорили пациенту о моих пределах, моей человечности, о том, что я должен стремиться к преодолению тех же самых фундаментальных проблем жизни, что и она.

Часто, встречаясь с пациентом, который борется с одной из тех невротических проблем, что преследовали и меня, я спрашиваю себя, могу ли я провести моего пациента дальше, чем прошел я сам.

Существует две противоположные точки зрения: более старая, традиционная психоаналитическая точка зрения, менее очевидная сегодня, заключается в том, что только терапевт, который сам подвергся глубокому психоанализу, может сопровождать пациентов к окончательному разрешению невротических проблем, в то время как мертвые зоны клиницистов с нерешенными невротическими проблемами ограничивают помощь, которую они способны предложить.