Проблема Спинозы - читать онлайн книгу. Автор: Ирвин Д. Ялом cтр.№ 102

Франку откусил кусок селедки, запил водой и несколько мгновений раздумывал.

— Я еще раз уверяю тебя в том, что я, как и ты, Бенто! — не одобряю иррациональность нашей религии. Подумай о том, что я взывал к разуму своей конгрегации, говоря о ложном мессии. Я, как и ты, хочу изменить нашу религию. Но, в отличие от тебя, думаю, что ее надо менять изнутри. На самом деле, именно будучи свидетелем того, что произошло с тобой, я и пришел к выводу, что изменить ее можно только изнутри. Если я хочу преуспеть в изменении иудаизма и отвадить свою конгрегацию от сверхъестественных объяснений естественных вещей, тогда я должен сначала завоевать ее доверие. Они должны видеть во мне одного из своих, а это включает и соблюдение кошера. Поскольку я рабби в своей общине, необходимо — категорически необходимо! — чтобы любой еврей в мире мог спокойно навещать меня и разделять трапезу в моем доме.

— Так что же, ты следуешь и всем прочим законам и церемониальным ритуалам?

— Я соблюдаю шаббат. Я возлагаю тфиллин. Я произношу молитвы за трапезой и, разумеется, веду многиеслужбы в синагоге — в смысле, вел до недавнего времени. Бенто, ты же понимаешь, что раввин должен полностью погружаться в религиозную жизнь общины…

— И, — перебил его Бенто, — ты делаешь это исключительно для того, чтобы завоевать доверие людей?

Франку на миг замешкался.

— Не только. Сказать так — означало бы слукавить. Часто, исполняя свои церемониальные обязанности, я забываю о содержании произносимых слов, растворяюсь в ритуале — в волне приятных чувств, которая захлестывает меня. Псалмы вдохновляют и одухотворяют меня. И я люблю поэзию псалмов, всех пиютим [122] . Я люблю каденции, аллитерации, и меня чрезвычайно трогает пафос слов о старении, о предстоянии перед смертью и жажде спасения.

— Но есть кое-что, еще более важное, — продолжал Франку. — Когда я читаю и пою еврейские мелодии вместе со всей конгрегацией, я чувствую себя защищенным, я чувствую себя дома, я почти сливаюсь со своим народом. Знание о том, что все остальные разделяют со мной то же отчаяние и то же стремление, наполняет меня любовью к каждому из них. Неужели ты никогда не испытывал подобного ощущения, Бенто?

— Когда был юн — наверняка испытывал, но не теперь. И уже много лет не испытываю. В отличие от тебя, я не способен отвлечь внимание от значения слов. Мой ум всегда настороже, и, когда я достаточно подрос, чтобы исследовать истинное значение Торы, моя связь с общиной начала ослабевать.

— Видишь ли, — Франку схватил Бенто за руку, — вот именно в этом между нами есть фундаментальное различие! Я не согласен с тем, что все чувства должны быть подчинены логике. Есть некоторые чувства, которые заслуживают равного статуса с рассудком. Возьми, к примеру, ностальгию. Когда я веду моление, я соединяюсь со своим прошлым, с отцом и дедом и — да, Бенто, осмелюсь сказать, я думаю о своих предках, которые на протяжении 2000 лет произносили те же строки, распевали те же молитвы, пели те же мелодии. В такие моменты я теряю чувство собственной значимости, свою отчужденность и становлюсь частью, очень маленькой частью нерушимого потока общности. Эта мысль дарит мне нечто бесценное… как описать это?.. сопричастие, единение с другими, которое невероятно утешительно для души. Мне это необходимо. Полагаю, это необходимо всем.

— Но, Франку, какой прок в этих чувствах? В чем преимущество того, чтобы удаляться от истинного понимания? От истинного познания Бога?

— Преимущество? А как насчет выживания? Разве люди не всегда жили в той или иной форме общины, пусть даже это просто семья, род? Как еще мы могли бы выжить? Ты вообще не испытываешь никакой радости от общности? Никакого чувства принадлежности к группе?

Бенто начал было качать головой, но тут же перестал.

— Я ощутил это, что достаточно странно, за день до нашей предыдущей встречи. По дороге в Амстердам я увидел группу евреев-ашкенази, которые совершали церемонию Ташлих. Я плыл на трекскойте, но тут же сошел с него и пошел им навстречу. Со мной поздоровалась пожилая женщина по имени Рифка и подарила мне кусок хлеба. Не знаю почему, но ее имя застряло в моей памяти. Вместо того чтобы бросить Рифкин хлеб в воду, я съел его. Медленно, по крошке. И это было необыкновенно приятно… Правда, потом, когда я снова двинулся в путь, мое ностальгическое чувство ослабело. Все это впечатление было лишним напоминанием о том, что херем подействовал на меня сильнее, чем я думал. А теперь наконец боль от изгнания угасла, и я не ощущаю никакой, совершенно никакой потребности погружаться в общину.

— Но, Бенто, объясни мне, как ты можешь жить в таком одиночестве? Ты же по природе не холодный, не отстраненный человек! Я уверен в этом, потому что каждый раз, как мы бываем вместе, я чувствую очень сильную связь между нами, с твоей стороны не меньше, чем с моей. Я знаю, что между нами существует любовь.

— Да, я тоже ощущаю эту любовь и всем сердцем дорожу ею, — Бенто вгляделся в глаза Франку — всего на миг, а потом отвел взгляд. — Одиночество… Ты спрашиваешь о моем одиночестве. Бывают моменты, когда я от него страдаю. И так сожалею, что не могу поделиться своими идеями с тобой! Когда я пытаюсь прояснить свои мысли, я нередко представляю, как мы вместе их обсуждаем.

— Бенто, кто знает — может быть, это наш последний шанс… Пожалуйста, давай поговорим о них сейчас. По крайней мере, расскажи мне о главных направлениях, в которых ты ведешь поиски.

— Да, я тоже этого хочу, но с чего начать? Начну со своей собственной отправной точки: что я такое? Что есть моя суть, моя сущность? Что делает меня тем, что я есть? Что следует из того, что я такой-то человек, а не какой-нибудь другой? Когда я думаю о бытии, фундаментальная истина кажется очевидной: я, как и всякая живая тварь, стремлюсь сохранить собственное бытие. Я бы сказал, что этот conatus, желание продолжать жить и развиваться, является движущей силой всей деятельности человека.

— Итак, ты начинаешь с одиночного индивидуума, а не с противоположного полюса — с общины, которую я считаю высшей сущностью?

— Но я не представляю себе человека как существо одинокое! Просто у меня иное представление об идее связи. Я ищу радостного переживания, которое исходит не столько из единения, сколько из утраты отчужденности.

Франку озадаченно покачал головой.

— Ну вот, ты еще только начал, а я уже запутался. Разве единение и утрата отчужденности — не одно и то же?

— Между ними есть тонкое, но важнейшее различие. Позволь, я поясню. Как ты знаешь, в самом основании моего подхода лежит идея о том, что благодаря одному только рассудку мы можем отчасти понять сущность Природы или Бога. Я говорю «отчасти», потому что истинное бытие Божие есть тайна, выходящая далеко за пределы мышления. Бог бесконечен, а поскольку мы — создания конечные, наше видение ограничено. Я ясно выражаюсь?