Приключения русского дебютанта - читать онлайн книгу. Автор: Гари Штейнгарт cтр.№ 57

Пейзаж выглядел очень по-дачному, плакучие ивы рыдали под тяжестью тетрагидропетракарбо-и-черт-знает-еще-какой дряни, извергаемой фабричными трубами; посткоммунистические кролики вяло прыгали туда-сюда, словно выполняя некую партийную Директиву, которую никто не позаботился отменить. Костя же сиял, будто фермер, выгодно сбывший урожай зерна городским. Он расстегнул куртку, обнажив безволосую грудь, и все время повторял «о-о-хх», «боже мой» и «наконец-то мы в раю».

Неподалеку зиял пустырь, по нему вилась дорожка, посыпанная — вероятно, самим энтузиастом утренней пробежки — песком; солнце в отсутствие заградительных ив пекло немилосердно.

«Если и существует ад на земле…», — подумалось Владимиру. Он прикрыл голову ладонью, опасаясь, как бы миноксидил не сгорел на корню, хотя вряд ли такое было возможно. И что дальше?

— Стоять на месте глупо! — крикнул Костя, отвергая многовековую мудрость русских крестьян, и помчался как сумасшедший по песчаной дорожке. — Вперед! Вперед!

Владимир неуклюже припустил рысцой и тут же столкнулся с проблемой: куда девать руки? Он глянул на Костю, пылившего по дорожке, и попытался рубить руками воздух — левой-правой, левой-правой. Господи, наверное, все-таки надо было закончить колледж, тогда бы не пришлось участвовать в этом безумии. Впрочем, на Уолл-стрит молодых специалистов тоже заставляют играть в теннис со стенкой в тамошних спортзалах. Но с другой стороны, всегда можно податься в социальную службу… если ты неприхотливый человек, предпочитающий отсиживаться в теньке.

Владимир не останавливался, жадно глотая жиденький столованский воздух. Каждый круг отнимал у него три года жизни. Густой, как шампунь, пот толстым слоем растекся по костлявому телу, тонкая хлопковая майка на плечах больше не ощущалась. И пока он перебирал ногами, высоко задирая колени, как те чудные птицы во Флориде, в его дефективных легких сгущалась мокрота.

Замедлив бег, Костя поравнялся с ним, спросил:

— Ну как? Чувствуешь?

— Д… да, — подтвердил Владимир.

— Чувствуешь, как тебе хорошо?

— Д… да.

— Лучше, чем обычно?

Владимир согнулся и замахал руками в знак того, что не может говорить.

— В здоровом теле — здоровый дух! — проорал его мучитель. — Какой грек это сказал?

Владимир пожал плечами. Зорба? Вряд ли.

— По-моему, Сократ, — крикнул Костя и припустил вперед, словно затем, чтобы показать Владимиру достойный пример.

Владимир задыхался. На глаза наворачивались слезы, пульс бился быстрее, чем крутились лопасти на вентиляторе Рыбакова, включенном на предельную скорость. Вскоре исчезла и дорожка. Вокруг потемнело — должно быть, солнце скрылось за облаком. Послышался шелест травы, хруст веток Затем окрик «Эй!». И Владимир врезался головой во что-то твердое.

Комок слизи размером с лягушку выкатился из его горла и упал рядом на траву.

— Ты наскочил на дерево, — сказал Костя, вытирая Владимиру лоб носовым платком. — Ничего страшного. С кем не бывает. У тебя тут Немножко кровит. Дома есть американские пластыри. Ребята Гусева расходуют их чуть ли не быстрее, чем водку.

Владимир моргнул несколько раз, потом попытался перевернуться. Отдых под деревом ему нравился много больше, чем бег под солнцем. Чувствовал ли он себя глупо? Отнюдь — командные виды спорта в его резюме не значились. Может, теперь этот идиот Костя оставит его, астматика и пьяницу, в покое.

— Ладно, в следующий раз начнем помедленнее, — сказал Костя. — Похоже, нам есть над чем поработать.

Нам? Взглядом Владимир попытался дать понять этому психу, сколь отвратителен ему спорт, но белый и пушистый Костя был слишком занят, обрабатывая рану с таким тщанием, будто Владимир был его закадычным дружком, сраженным пулей под Сталинградом. Владимир представил себе агитационный плакат с изображением этой сцены: «Мафия думает о тебе!»

— Ладно, — сдался Владимир, — помедленнее так помедленнее. А может, лучше… — Он не знал, как перевести на русский power-walking [33] . — Давай поднимать тяжести или что-нибудь в этом роде.

— Гирь у меня полно, — ответил Костя, — и пудовых, и каких хочешь — на выбор. Но, думаю, прежде надо оздоровить твою сердечно-сосудистую систему.

— Нет, по-моему, мне нужно поднимать очень легкие тяжести, — возразил Владимир, но спорить с Костей было бесполезно. В полдень по понедельникам, вторникам, четвергам и субботам они станут медленно бегать по песчаной дорожке с гантелями в руках.

— В другие дни я не могу, хожу в церковь, — пояснил Костя.

— Ну конечно, — отозвался Владимир, тупо разглядывая пятна собственной крови, темной, зловещей, на возмутительно розово-фиолетовом Костимом костюме, чтоб его. Тем не менее ему пришло в голову спросить: — Но церковь ведь только по воскресеньям?

— Я помогаю там по утрам в среду и пятницу, — ответил херувим. — Православных русских здесь очень мало, и приход нуждается в помощи. Понимаешь, у моей семьи очень глубокие религиозные корни. До революции среди моих предков были и священники, и дьяконы, и монахи…

— Да? Мой дед был дьяконом, — рассеянно произнес Владимир.

И тут же получил приглашение в церковь.

На американском фронте наблюдались перемены. Целыми днями Владимир бродил по панеляку, делая вид, будто разрабатывает бизнес-стратегию либо учит местный язык Когда ему это надоедало, он призывал Яна, самого молодого и наименее усатого из столованских водителей, и они мчались мимо замка в Золотой город. Выделенный Владимиру БМВ не был супермоделью, как У Гусева и его ближайших помощников, не говоря Уж о Сурке, в чьем распоряжении находилось целых два «бимера»: обычный и кабриолет. Сведения об автомобилях Владимир черпал у Яна, с которым он также упражнялся в столованском. Пока его новый приятель сталкивал с рельсов трамваи и пугал до рвоты такс и их престарелых хозяек, Владимир выучил такую фразу: «Это плохая машина. В ней нет пятидискового сидюшника». И одно позитивное высказывание: «У тебя симпатичная мордашка. Залезай в мою красивую машину».

Паутина, сплетаемая Владимиром, захватывала все больше пространства — от «Юдоры Уэлти» и «Модерна» до «Бомбоубежища», «Бум-Бума», бара «У Джима» и даже Мужского клуба, куда Владимир забрел по ошибке. Всюду ему сопутствовал шепоток:

— Вон тот — издатель, из новых.

— Он ищет таланты. Для одного международного концерна. «ПраваИнвест».

— Романист, ты наверняка о нем слыхал… Да он везде печатается.

— Я видел его с Александрой! Как-то я сидел в «Модерне», и она попросила у меня зажигалку…

— Надо бы угостить его «Юнеско».

— Боже, он смотрит на нас и ухмыляется!

По ходу дела Владимир втюрился в Александру — с пролетарской основательностью. Он не сводил глаз с ее безусловно великолепного тела, пока она пробегала глазами меню, пивную карту, винную карту или была еще чем-нибудь занята, и уносил эти мгновенные снимки памяти к себе в панеляк. По ночам они проникали в его сны, днем погружали в созерцание: вот ее губы, пухлые, вишнево-красные на фоне серого кирпича ратуши в Старом городе; грудь — вид сверху — над квадратным мраморным столиком; длинные загорелые руки, постоянно протянутые к какой-нибудь местной знаменитости, чтобы прижать его (ее) к своей неподражаемо острой ключице. И никаких терзаний, как было с Франческой. На удивление честные, сексуально-положительные (хотя и без взаимности) отношения, которые Владимир всячески поддерживал. Он приглашал Александру на ланч, но, дабы его не заподозрили в романтических намерениях, приходилось приглашать еще кого-нибудь, и часто Александра являлась вместе с Маркусом. Это были еще те бизнес-ланчи: решений присутствующие не принимали, вопросы журнальной политики спихивали соседу, как фишки в маджонге, но сплетничали взахлеб. Незамысловатое «кто с кем спит» было единственным текстом, легко сочинявшимся в пряном дыму кафе. Александра, увы, спала исключительно с Маркусом, коротконогим регбистом и, по наблюдениям Владимира, законченной сволочью, из тех, что готовы каждодневно мозолить глаза и вертеться ужом, лишь бы заполучить вожделенный пост главного редактора.