Приключения русского дебютанта - читать онлайн книгу. Автор: Гари Штейнгарт cтр.№ 49

Пейзаж портило только одно странное сооружение; гигантское и угрюмое, оно торчало вдалеке, но каким-то образом умудрялось нависать над половиной города. Сначала Владимир подумал, что это пороховая башня-переросток, почерневшая от времени. Только… Неужели… Нет, долее нельзя было отрицать горькую правду. Сооружение представляло собой нечто вроде гигантского ботинка, вернее, галоши.

— Что это? — спросил Владимир у Кости, стараясь перекричать «Аббу».

— А? Ты никогда не слышал о Ноге? — заорал в ответ Костя. — Это забавная история, Владимир Борисович. Рассказать?

— Будь добр, Константин Иванович. — Владимир уже не помнил, откуда узнал отчество Кости, но этот человек, «соль земли», не мог не быть сыном Ивана.

— В общем, как только кончилась война, Советы возвели здесь, в Праве, самую высокую статую Сталина в мире. Это было что-то, скажу я тебе. Весь Старый город был зажат между ботинками Сталина, и как он только на него не наступил.

За эту шутку Костя вознаградил себя смешком. Как же ему нравилось общаться с Владимиром! А последнему стало ясно, что родись Костя в более здоровое время и в другой стране, из него получился бы обожаемый учитель в какой-нибудь тихой, тугодумной провинции.

— А потом, когда отец народов отошел в мир иной, — продолжал Костя, снова переходя на дидактический тон, — столованцам позволили снести статуе голову и заменить ее головой Хрущева. Большое утешение! И наконец, через два года после Габардиновой революции, местным удалось взорвать Никиту, но не до конца… Не спрашивай, что было дальше. Скажу лишь, что парней, выигравших контракт на подрыв Левой Ноги, последний раз видели на Сен-Бартельми [25] с Тратой Пошлой. Помнишь такую? Она играла в фильме «Иди домой, снайпер Миша» и еще в этом, как его… который в Ялте снимали… А, вспомнил — «Мой альбатрос».

— «ПраваИнвест» мог бы взорвать Ногу, — предложил Владимир, на секунду позабыв о невыносимой легкости бытия, царившей в корпорации.

— Дорого очень, — осадил его Костя. — Нога уходит прямо в фундамент Старого города. Если ее неправильно взорвать, пол-Правы снесет в реку.

Что ж, если даже «ПраваИнвест» не может справиться с Ногой, тогда Владимир просто сотрет ее мысленно со своей сетчатки, и плевать на галошеобразную тень, накрывающую архитектурные красоты.

Да, если не считать гигантской Ноги, Права продолжала очаровывать его золотистостью, и наконец до Владимира дошло: в этой Праве есть свой шарм; конечно, не город мира, как, скажем, Берлин, но и не задрипанный Бухарест. Поэтому возникал вопрос: а что, если здешние американцы принадлежат скорее к продвинутому типу Франчески и Тайсона, а не к таким замороченным, как балбес Баобаб? Желудок Владимира тревожно заурчал. Костя, словно почувствовав состояние Владимира, произнес:

— Красивый город, правда? Но Нью-Йорк наверняка красивее.

— Издеваешься? — отозвался Владимир.

Они проскочили несколько светофоров на красный свет и выехали на мост, соединявший две части города. По мосту ходили трамваи, брызгая искрами из-под колес, и водитель опять обругал столованцев за их убийственный транспорт.

— Ну, — сказал Костя, прирожденный дипломат, — Нью-Йорк все-таки побольше.

— Точно, — согласился Владимир, — самый большой город в мире. — Но особой гордости не испытал.

Съехав с набережной, они оказались на улице, застроенной величавыми барочными зданиями, пребывавшими в разной степени одряхления; орнамент, однако, уцелел — лепные фронтоны и гербовые щиты, словно рюши на поношенном платье Габсбургов.

— Останови здесь, — велел Костя.

Водитель на полном ходу развернулся к тротуару.

Владимир вылез из машины и сплясал короткий танец счастья, нечто среднее между джиттербагом и казачком. Он чувствовал, что Костя его не осудит за эту мимолетную дурашливость. Русский понимающе улыбнулся и сказал:

— Да, хороший нынче денек.

Они зашли в кафе, выбрав одно из длинного ряда. Белые пластиковые столики тянулись из помещения на улицу; заставленные свининой, клецками и пивом, они были взяты в плотное кольцо немцами. Впрочем, туристы сновали повсюду. Немцы разгуливали целыми общинами — веселые пьяные швабы и целеустремленные франкфуртцы. Бригады осоловевших мюнхенских матрон из церковных туров, вываливаясь из пивных, наступали на тявкающих такс, которых выгуливали их столованские ровесницы — бабушки. Владимир с первого взгляда почувствовал родство с этими сморщенными старухами, пережившими и фашизм, и коммунизм; их город, судя по всему, больше не принадлежал им, но увешанных камерами заграничных однолеток они буравили презрительным взглядом из-под блеклых косынок Владимир мог бы с легкостью представить на их месте свою бабушку, разве что она не завела бы собаку, предпочитая скармливать лишнюю еду ненаглядному сыночку.

Вездесущие немцы были не единственными иностранцами в Праве. Стайки стильных молодых итальянцев фланировали по бульвару, обозначая свое присутствие струйками дыма от сигарет «Данхилл». Одинаково и супермодно стриженные француженки, сбившись в кучку, скептически разглядывали щит с ресторанным меню. И наконец Владимир услыхал жизнерадостные позывные американской семьи, большой и крепкой, спорившей о том, чья очередь таскать «эту чертову видеокамеру».

— Но где же молодые американцы? — спросил он Костю.

— Молодые в турпоездки не часто ездят. Хотя на мосту Эммануила их полно, они там поют и попрошайничают.

— Эти — не наша епархия.

— Впрочем, знаю я одно кафе, где любят собираться иностранцы, — вспомнил Костя. — Но сначала надо бы выпить за твой приезд, да?

Да. Они углубились в меню напитков.

— Боже, — удивился Владимир, — пятнадцать крон за коньяк.

Костя объяснил, что эта сумма эквивалентна пятидесяти центам.

Доллар стоит тридцать крон? Два коньяка за доллар?

— Ну конечно, — спохватился Владимир Гиршкин, прожженный бизнесмен-космополит. И великодушно добавил: — Я угощаю.

А про себя прикинул: жалованье в две тысячи долларов в неделю обеспечит ему четыре тысячи порций выпивки. Понятно, жадничать не надо, ему придется поить десятки людей и в придачу тратиться на такси, обеды и все такое, тем не менее пятьсот порций коньяка в неделю казались вполне достижимым показателем.

К их столику приплелся официант в знакомом лиловом пиджаке, с унылой, как у таксы, физиономией и прусскими усиками.

— Добри ден, — сказал он.

По-русски приветствие звучало очень похоже, и Владимир уже обрадовался, но словесная каша, которую Костя вывалил на официанта, весьма отдаленно напоминала русское «будьте любезны, два коньяка».

Они выпили. По улице маршировала группа итальянских школьниц, размахивая игрушечными кукарекающими петухами. Мимо столика, за которым сидели Владимир и Костя, нарочито медленно продефилировали две бронзовые нимфы, по очереди бросая взгляд то на одного мужчину, то на другого; большие круглые глаза нимф были лишь чуть темнее коньяка. Застенчивые русские сначала отвернулись и уставились друг на друга, а потом, когда итальянки скрылись за углом, принялись исподтишка разглядывать бронзовых девиц.