Супергрустная история настоящей любви - читать онлайн книгу. Автор: Гари Штейнгарт cтр.№ 81

Любить,

Мама

22 октября

СэллиБарнарда: Я получила студенческую визу. Не знаю, что сказать, Юнис, но я тебя люблю. Я знаю, что ты всегда за меня, и не только потому, что ты моя старшая сестра. Я понимаю, ты этого слышать не хочешь, но я молюсь за тебя каждый день. Молюсь, чтобы ты была счастлива и обрела душевный покой. Помнишь, как мы в детстве радовались, когда после церкви ходили в «X— Март», покупали ттоки и манты? Ты их ела, а потом плакала, потому что боялась поправиться.

Юни-сон: Не надо меня благодарить. Я рада, что с тобой все в порядке. Неделю прятаться в подвале — это ж надо. И то, что случилось с дочерью Кимов, как там ее звали.

Сэлли Барнарда: Я, пожалуй, не хочу сейчас об этом.

Юни-сон: Мне стыдно, что меня с вами не было.

Сэлли Барнарда: От таких вещей все проясняется. Я теперь знаю, зачем живу. Для тебя, для мамы и для папы. Я буду смирная, никакой Политики, я сделаю так, чтобы ни с кем из нас не случилось того, что с Сарой Ким. Ты и правда для меня, как мама говорит, «роликовая» модель.

Юни-сон: Возвращаешься в Барнард?

СэллиБарнарда: Барнард до конца года закрыт, но это ничего. Все равно мне весь год налегать на мандаринский и норвежский.

Юни-сон: У тебя все получится. Ты все можешь, если захочешь.

СэллиБарнарда: А ты?

Юни-сон: А?

СэллиБарнарда: Что будешь дальше делать?

Юни-сон: Не знаю. Может, Джоши устроит меня в Розницу, а может, поеду в Лондон, искусство и финансы учить.

СэллиБарнарда: С ним все серьезно? Ты уже сказала Ленни?

Юни-сон: Нет.

СэллиБарнарда: Не лги ему, Юнис. Я тебе не говорила, но, по-моему, Ленни очень славный человек — ну, судя по нашей единственной встрече. Он так старался понравиться маме с папой.

Юни-сон: Я знаю. Можешь не говорить. Но он не ангел. Он меня любит, только когда я на него злюсь. И вообще, он наверняка найдет другую кореянку, он уже с сотней встречался. Настоящую, номо чха кэ [98] , не как я. А, и я видела Изображения его бывших — у них жопы вместо рож. Знаешь, есть такие белые, которые не отличают красивую азиатку от уродины. Вот для Ленни мы все на одно лицо.

СэллиБарнарда: Это не мое дело, но, по-моему, тебе стоит быть с Ленни подобрее, даже если ты от него уходишь. Обойдись с ним порядочно.

Юни-сон: Сэлли, я знаю. Я буду честной. Я не знаю, МОГУ ли я от него уйти. Я его еще люблю. Просто он совсем бестолковый. Бедный мой Леонардо Дабрамовинчи. Сидит вот рядом и стрижет ногти на ногах, улыбается не пойми с чего. Не знаю, почему так, но, по-моему, это очень грустно, когда он мне так улыбается. И еще я, типа, злюсь, что он по-прежнему так на меня действует.

24 октября

Голдманн-Навсегда — Юни-сон:

Юнис, нам надо поговорить. Я знаю, что ты меня любишь, но иногда ты неважнецки со мной поступаешь. То ты говоришь, что я «пренаилучнейший парень на свете», то заявляешь, что не уверена, что надо сделать паузу, слегка притормозить. И тогда я получаюсь каким-то назойливым мудаком, который заставляет тебя рассказать о нас Ленни, переехать ко мне, воспринимать наши отношения так же серьезно, как я. Ты, кажется, путаешь меня с высокопоставленным и всеми обожаемым Джоши Голдманном, который пытается изменить мир. С тобой я другой. Просто влюбленный человек, больше ничего.

Мне не нравится, что ты грузишь меня виной из-за стариков, которых вышвырнут из дома Ленни. Это не по моей части, Юнис. Я готов помочь тебе с родителями и сестрой, но я как бы не могу оставить в Нью-Йорке сотню людей, в которых нет необходимости. Теперь музыку заказывает МВФ. В последние месяцы я присылал этим старикам продукты и воду — по-моему, я сделал для них все, что мог.

Слушай, я понимаю, что прошу тебя сделать огромный шаг, и знаю, почему ты не уходишь от Ленни — он твоя «эмоциональная» страховочная сетка. Но не забывай, что, по сути дела, я один могу обеспечить тебе безопасность. Ленни ухаживал за тобой нелепо и навязчиво, я об этом помню и не хочу повторить его ошибку. Может, по мне не всегда скажешь, но не будем забывать, что мне семьдесят. И вот что говорит мой опыт, Юнис: молодость бывает только раз. И лучше провести ее с тем, кто расширит ее до предела, с кем тебе хорошо, кто заботится о тебе, любит тебя, а в долгосрочной перспективе не умрет задолго до тебя, как Ленни. (Статистика говорит нам, что, поскольку он русский мужчина, а ты азиатская женщина, он умрет лет на двадцать раньше.)

Страшно ли мне от того, как стремительно это с нами происходит? Вот уж не сомневайся! Иногда я вижу нас в зеркале и поверить не могу — кто я? С каждой неделей мы ближе, и каждую неделю ты что-то такое делаешь, и мне начинает казаться, будто я тебя не заслуживаю. Ты отталкиваешь меня. Почему? Жестокость к мужчинам — это в твоей природе? Тогда, может, разумнее изменить свою природу, пока не поздно?

Я все время о тебе думаю, Юнис. Иногда такое ощущение, будто все остальное не имеет смысла. А теперь ТЫ начни думать обо МНЕ. Я сижу тут, в старом добром Верхнем Вест-Сайде, молочу кулаками в грудь, печально верещу по-обезьяньи и мечтаю о том дне, когда ты станешь поступать со мной так, как я того заслуживаю. У нас впереди много драгоценных лет, сладкая моя пчелка. Давай не будем тратить попусту ни единой минутки. Sogni d’oro [99] , как ты говоришь. Золотых тебе снов.

10 ноября

Дорогой дневничок!

Сегодня я принял эпохальное решение: я умру.

От меня не останется ничего. Щелкнет выключатель, погаснет свет. Моя жизнь во всей полноте исчезнет навеки. Я буду упразднен. А что сохранится? Что поплывет в эфире, щекоча пустое брюхо космосу, освещая фермы под Кейптауном и ныряя в полярное сияние над норвежским городом Хаммерфест, самым северным городом этой убитой планеты? Мои данные, сентиментальная основа моего бытия, загруженная в почтовый ящик на «ГлобалТинах». Слова, слова, слова.

Ты, дорогой дневничок.

Это моя последняя запись.

Месяц назад, в середине октября, порыв осеннего ветра пинками пробивал себе дорогу по Грэнд-стрит. Женщина из нашего кооператива, старая усталая еврейка с каплями искусственного нефрита на обвисших мешочками грудях, посмотрела, как налетает ветер, и произнесла одно слово:

— Ветрено.

Всего одно слово, слово, которое означает не более чем «положение, характеризующееся постоянными сильными ветрами в ограниченный период времени», но оно застало меня врасплох, напомнило о том, как применялся когда-то язык, как он точен, как прост, как велик его талант воскрешать воспоминания. Не холодно, не промозгло — ветрено. Предо мною возникла сотня других ветреных дней — молодая мама в шубе из искусственного меха стоит перед нашим «Шевроле» и руками заботливо прикрывает мне уши, потому что дурацкая лыжная шапочка на них не налезает, а отец чертыхается и возится с ключами от машины. Ее встревоженное дыхание у меня на лице, счастье очутиться одновременно на холоде и в укрытии, отдаться на милость стихий и купаться в любви.