Филипп взглянул на спящую красавицу, полулежащую рядом с ним, и сказал себе, что его истории любви с Ирис скоро придет конец и этим тоже следует заняться: он не хотел терять Александра. Но будет ли она биться за то, чтобы оставить сына у себя? Не факт…
— Нет, ну ты опять меня удивляешь! Нырнула в раковину, и тут же всплыло все твое прошлое! Ничего себе! По мановению волшебной палочки!
— Клянусь, что все было именно так, как я тебе рассказала. Но если быть до конца честной, все началось раньше… Всплывали обрывки воспоминаний, какие-то фрагменты пазла, но смысл ухватить было невозможно.
— What a bitch, your mother!
[63]
Ты знаешь, что ее можно было привлечь к суду по статье о неоказании помощи человеку в состоянии опасности?
— А что ей оставалось? Она могла спасти только одного ребенка. И выбрала Ирис.
— И ты ее после этого защищаешь?
— Я на нее не обижаюсь. Мне все равно. Я пережила это.
— Да, но какой ценой!
— Мне так приятно освободиться от этих воспоминаний! Это прямо как подарок небес.
— Прекрати говорить мне о небесах и строить ангельские глазки.
— Я уверена, что у меня есть ангел-хранитель, и он меня оберегает…
— И чем твой ангел-хранитель занимался последние годы? Вязал себе новые крылья?
— Он научил меня быть упорной и терпеливой, а иногда и жесткой, он дал мне смелость написать книгу, он дал мне получить за книгу столько денег, чтобы я не думала о насущном куске хлеба… Я очень люблю моего ангела. Кстати, тебе не нужны деньги? Я скоро стану богатой и не собираюсь жадничать.
— Да брось, я очень богата.
Ширли пожала плечами, нервно закинула ногу на ногу, затем сняла.
Они были в парикмахерской — решили повторить церемонию мелирования. Сидели и болтали, похожие на две новогодние елки в своих серебристых папильотках.
— И ты по-прежнему разговариваешь со звездами?
— Через них я обращаюсь прямо к Богу. Если у меня какая-то беда, я молюсь, прошу Его помочь, дать мне силы, и Он это делает. Он всегда мне отвечает.
— Жози, ты себя обманываешь…
— Ширли, я отлично себя чувствую. Не беспокойся за меня.
— Твои рассказы день ото дня все страннее. Лука обдает тебя холодом, ты теряешь голову, ныряешь в раковину и вылезаешь оттуда, излечившись от детской психологической травмы. Может, ты вторая Бернардетта Субиру
[64]
?
Жозефина вздохнула и поправила:
— Лука обдает меня холодом, я чувствую, что умираю, вспоминаю подобное ощущение в детстве и нахожу недостающие части пазла — вот моя версия.
— В любом случае, я уверена, что у него не хватит наглости тебе позвонить.
— Жалко. Мне казалось, я влюблена в него. Мне с ним было так хорошо. Может, я никогда такого не чувствовала… разве что в самом начале романа с Антуаном!
— А есть ли новости от Антуана?
— Он присылает девочкам мейлы. Все те же истории про крокодилов. По крайней мере, он теперь хоть что-то зарабатывает и сам выплачивает кредит. Антуан далек от реальности, он витает в облаках и грезит наяву, такой уж он человек.
— Однажды он разобьется о реальную стену.
— Не хотелось бы. Милена же рядом.
— Да, Милена — крутая бабенка… Мне она нравится.
— Мне тоже нравится. Я больше не ревную, представляешь, ну совсем.
Они так и продолжали бы хором нахваливать Милену, но тут пришла парикмахерша, чтобы снять с них наконец елочные украшения. Они разом опустили головы под струи воды и замерли, молчаливые и сосредоточенные, с закрытыми глазами.
Жозефина хотела заплатить. Ширли не согласилась. Они долго ругались перед кассой, Дениза потешалась, глядя на них. В итоге Жозефина одержала верх.
Подруги возвращались домой, любуясь своими отражениями в витринах, то и дело отвешивая друг другу комплименты.
— Помнишь, всего год назад ты чуть не силком тащила меня делать мелирование. И на нас напали — как раз на этой улице.
— И я тебя защитила!
— Да, меня страшно удивила твоя сила. Ширли, умоляю, открой мне свою тайну. Я ужасно хочу ее узнать.
— А ты попроси Бога, он все тебе расскажет.
— Не шути с Богом! Нет уж, сама мне скажи. Я тебе все рассказываю, во всем тебе доверяю, а ты нема как рыба. Я уже взрослая, ты сама говоришь, что я изменилась. Мне уже можно доверять.
Ширли остановилась и долго, внимательно смотрела на Жозефину.
— Эта история касается не только меня, Жозефина. Я не хочу подвергать своих близких риску. Когда я говорю «риск», я имею в виду серьезную опасность, тектонические колебания, землетрясение…
— Нельзя всю жизнь что-то скрывать.
— Отчего же, у меня вот неплохо получается. Жозефина, я честно не могу рассказать. Не проси у меня невозможного.
— Я не смогу хранить секрет, который может хранить даже Гэри? Ты считаешь меня такой слабой? Посмотри, как мне помогло, что ты узнала про мою книгу…
— Но мне вовсе не нужна помощь, я храню эту тайну с самого детства. Меня и воспитывали втайне. Это моя вторая натура…
— Я знаю тебя восемь лет, Ширли. Никто ни разу не приставал ко мне с ножом к горлу, чтобы я что-нибудь про тебя рассказала.
— Это верно.
— Ну и…
— Нет. Не настаивай.
Они долго шли молча. Жозефина взяла Ширли под руку.
— А почему ты мне сказала, что ты очень богата?
— Я тебе такое сказала?
— Да. Я предложила тебе денег в долг, если у тебя проблемы, а ты сказала «брось, я очень богата»…
— Видишь, Жозефина, как опасны могут быть слова, когда люди становятся близки — перестаешь следить за своей речью. С тобой я плохо себя контролирую, и слова выскакивают наружу, как в твоей истории про пазл. Глядишь, ты и сама откроешь истину… в какой-нибудь очередной шикарной раковине!
Обе расхохотались.
— Отныне буду целыми днями разгуливать по туалетным комнатам. Заведу себе такую причуду. Раковина-раковина, скажи мне откровенно, кто эта женщина, которую я безумно люблю и которая тут напускает туману?
Ширли не ответила. Жозефина вспомнила ее замечание про слова, которые вырываются ненароком и предают нас. Накануне ее очень взволновало внимание Филиппа. И, к чему лукавить, ей понравилась эта нежность в его голосе. Она положила трубку, удивляясь нахлынувшим на нее чувствам.