Звезды, души и облака - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Шипошина cтр.№ 73

Шурочка аж поёжилась, представив себе всё происходящее. Она ещё не успела до конца прочувствовать весь ужас предстоящего объяснения, когда её окликнули.

— Шура!

Шурочка обернулась. Вот уж кого она не хотела бы сейчас увидеть! Это была Машка. В последнее время Шурочка вообще избегала Машку, даже на занятиях. Разговаривать с ней не хотела. Боялась, что Машка ей душу разбередит. И сейчас…

«Сейчас скажу, что очень тороплюсь!» — подумала Шурочка.

— Привет. Как дела? Надо же вот так встретиться! Прямо на улице. Ты чего это здесь?

— У меня здесь бабушка живёт. Вон там, в том доме. Я у неё была. А дела у меня — хорошо, — сказала Машка. — А у тебя?

— А у меня… — и Шурочка не смогла произнести заготовленной фразы. — Машка, пошли, на лавочку сядем, — вдруг сказала она. — Я покурю, а ты посидишь со мной. Ты не торопишься?

— Нет.

Они сели и Шурочка закурила, и несколько минут просто сидела молча.

— Я беременна, — сказала Шурочка, когда сигарета была докурена почти до половины.

— Это прекрасно, — ответила Машка.

— Мой парень — наркоман. Арса друг. Мы с ним не расписаны. И, наверно, никогда не будем. А родители — они меня просто из дома выгонят, когда узнают. Или убьют.

— Не убьют, — сказала Машка. — С Божьей помощью — всё должно быть хорошо. Только аборт не делай!

— Да как же может быть хорошо?

— Божья матерь охраняет беременных. Ты только реши, что ты будешь рожать, и всё. Потихоньку всё встанет на свои места. Вот увидишь. Ещё полугодие проучишься, а потом можно и «академ» взять. Ребёнка дорастить до года, а потом — в ясли какие-нибудь. Можно работу найти. И парня хорошего можно найти. Не все же наркоманы! Только не делай аборт! Это ведь — убийство!

— Какое убийство! Там ещё нет ничего… Никого… Клетки одни.

— Там — душа, живая душа. Там душа, которой Бог даёт Жизнь.

— Да что ты мудришь… Бог, Бог… — Шурочка попыталась сопротивляться Машкиным словам, но не могла.

«Она говорит правду, — подумала Шурочка. — Она говорит правду. Я и сама это чувствую. Там — живая душа, там я и Юрка, свитые, спаянные вместе. Это — как убить себя. Или — как убить Юрку. Маленького Юрку, который ещё не знает, что такое «дурь».

— Дай мне телефон твой, — сказала Машка. — Я тебе позвоню. Если хочешь. И подумай, пожалуйста, подумай. Решений опрометчивых не принимай.

Шурочка написала и протянула Машке свой номер телефона, написанный на обрывке листа бумаги.

— Да что мне звонить… — сказала она. — Что тут думать…

«Это как же мне надо будет закабалиться! — подумала Шурочка. — Как я смогу жить? Да я и не жила ещё, а тут… ясли какие-то! Что же мне делать? Как поступить?»

Машка давно уже ушла, а Шурочка всё сидела и курила свои сигареты. Одну за другой. «Не пей, не кури… Лучше бы уже сказала мне — не живи!»

Но сидеть до бесконечности на этой лавочке было нельзя. Надо было возвращаться домой. Надо было принимать решение.

Юра пришёл через неделю.

— Ты что? Какой ребёнок? Кого ты собираешься рожать?

— Через полгода «академ» возьму. Давай, а? Ты же обещал завязать, Юрка! Представляешь — распишемся, и ребёнок будет у нас. Мальчик будет, я уверена. Представляешь — мальчик будет! Такой маленький, и на тебя будет похож.

— Нет, ну как ты это представляешь?

— Как все, так и мы. Вон, как Славка с Людочкой.

— Прекрати. Ты ведь сама понимаешь, что мы не сможем так. Я тебя люблю, Шурка. Ты же видишь — я тебя никуда не втягиваю. Но это… Нет, я не могу. Не могу.

— Тогда я сама. Сама рожу, сама буду воспитывать.

— А ты не думаешь, что родители тебя выгонят из этой квартиры? Ты же говорила, что это не твоя квартира, а отчима. Или не так?

— Так.

— И куда ты пойдёшь? Или ты ребёнка своего в роддоме бросишь, чтоб он потом по детдомам жил. Если выживет, конечно. Делай аборт, пока срок позволяет. И будем жить, как жили. Только беречься будем получше.

— А вот говорят… говорят, что это убийство…

— Ерунда. Средневековые байки. Весь мир делает аборты, и ничего ни с кем не происходит. Иди в поликлинику и не мучайся. А мне сейчас надо ширнуться.

— Ты же обещал завязать…

— Давай, делай свой аборт, и поедем куда-нибудь. На речку, что ли. Обстановку сменим. И я попробую завязать. Давай, давай. Баш на баш. Только придётся тебе в бесплатную идти. Я временно на мели. Через пару недель, может, прибудет. А пока…

Решение было принято. Чтобы как-то заглушить страх, Шурочка курила папиросы с анашой.

В последнюю ночь перед тем, как на аборт идти, Шурочка не могла спать. Юры не было, она была дома одна. Так и не сомкнула глаз за всю ночь ни на минуту. Еле живая добралась до больницы, еле живая залезла на кресло.

Инструменты звенели.

Как же было больно! Боже мой, как же было больно! Как позорно, как горько, и как больно! Шурочка закричала.

— Молчи, молчи! — голос врача, мужчины, подступал издалека. — Ишь, какая нетерпеливая попалась. Молчи, а то прекращу делать!

Кажется, Шурочка потеряла сознание. Или это обезболивание подошло с опозданием…

— Давай, поворачивайся! — на этот раз, уже грубый женский голос прорвался в сознание Шурочки. — Хватит тут вылёживать! Слезай с кресла! Всё уже!

Я… не могу… — простонала Шурочка.

— Давай, давай. Небось, когда надо было — поворачивалась!

Всё было кончено. Это уже была санитарка. Шурочка переползла с кресла на каталку и была тут же «скинута» с каталки на кровать, стоящую в коридоре отделения. Тяжёлым камнем лег на живот пузырь со льдом. Вот и всё. Вот и всё.

Через два часа её подняли и отправили в раздевалку. В каком-то полусознательном состоянии Шурочка добралась до дома и, не раздеваясь, упала на кровать.

Шурочка забылась во сне часа на два, и очнулась от боли.

Юра был в квартире. Он открыл двери своим ключом и возился на кухне.

— Очнулась? — спросил он, заглянув в комнату.

— Как больно… — простонала Шурочка. — Боже, как больно…

— Сейчас, сейчас, моя хорошая, — сказал Юра. — Сейчас я тебя спасу.

Он снова зашёл на кухню и вернулся оттуда со шприцом.

— Сейчас, потерпи ещё чуть-чуть.

Игла вошла в кожу почти незаметно. Шурочка не сопротивлялась. Через минуту теплая волна, идущая откуда-то из солнечного сплетения, захватила Шурочку.

Ощущение тепла, радости, несказанного счастья охватило её. Боли больше не было. Вообще — больше не было ничего.