Арбайт. Широкое полотно - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Попов cтр.№ 101

— Креатив и гламур за Республику.

Наш девиз боевой — трахать публику.

— Не люблю этих слов, креатив и гламур, не понимаю. Мне кажется, они ничего вообще не означают. Из всего современного сленга мне нравится только словечко илитарный.

— «Треды, повествующие о способах получения инвайта в разные псевдоилитарные сообщества, начинают напрягать». Нравится?

— «Илитарная элита»: Канделаки, Собчак, Галкин, Малахов, Дибров, Федя Бондарчук с лысой башкой.

— В 1965 году я был на практике под Ачинском Красноярского края, там полно было сосланных питерских, московских «тунеядцев» и фарцовщиков. Прямо нужно сказать, не все они писали стихи.

— Жены сажали постылых мужей «за тунеядство», а потом с ними разводились и оттяпывали их квартиры. Такова была изначальная биография множества бичей. Ну и, конечно же, закон о тунеядстве — мощный рычаг для управления интеллигенцией вшивой, которая что-то там вякает.

— Водку ночью в СССР всегда можно было купить у таксистов, а закусить у них же в таксопарке, в круглосуточных шоферских буфетах. В 5-м парке, под Краснохолмским мостом г. Москвы — иногда даже и сардельками.

— Вот еще одна изумительная единица новояза — мониторинг. Говорят и пишут даже — мы мониторим, наша организация мониторит.

— А чем словосочетание «регламент, товарищи» было лучше?

— Я дипломированный журналист и PR-специалист, поэтому мне очень смешно слышать «креатив», «пиар», «пиарятся» и т. д. от всех кому не лень. Это слова-паразиты, если они не касаются узкой прослойки специалистов.

— Я в СССР был маленький, ночью спал после сказки «Спокойной ночи, малыши», поэтому не знаю, где тогда можно было достать выпивку.

— Агитация от пропаганды и социализм от капитализма не отличаются ничем. Все одно — наверху людоеды. Да здравствуют анархия, сапатизм и маленькие самоорганизующиеся общины. Сапатизм — это то, что в Мексике в ряде районов. Живут люди без центрального правительства и не парятся.

— Мне в этом смысле интересно было сейчас в Италии. Там в маленьком тосканском городке Лукка 13 самоуправляющихся коммун, и все они ревностно относятся друг другу, соревнуются, чтобы ухватить как можно больше денег из городского бюджета. Вот почему там на выборах ДЕЙСТВИТЕЛЬНО 99-процентная явка. Выберешь идиота, потерпишь убыток.

— Как раз те, что были «на идеологии», заправляли пропагандой и агитацией и оказались самыми шустрыми. Стали крупными чиновниками, бизнесменами. Это те, кому повезло, кого не убили в «переходный период» или не посадили, как комсомольца Ходорковского.

— Мог пьяный коммунист и в оппозицию податься с горя, что к настоящим деньгам не подпускают.

— Ненавижу слово «креатив», хотя по смыслу нет в нем ничего дурного. Насчет же других слов — до сих пор не могу уловить толком, кто же такой продюсер. И уж совсем сложно отличить линейного продюсера от креативного, креативного — от локейшн-продюсера, ну и так далее. А еще меня раздражает новомодное словечко «фрик».

— Если барышни были субтильные, то, вполне возможно, могли сплясать на столе. Но меня терзают смутные сомнения насчет наличия субтильных барышень в штате советского общепита.

— Крепкие, мощные, массивные столы были в старых, традиционных ресторанах при советской власти. А не на паучьих ножках. Но сомневаюсь, что цыганочка была станцована именно «с выходом». Для этого требуется большая плоскость, чем кабацкий стол. Здесь Гдов неточен.

— Популярностью пользовался александровский 101-й км, в некотором роде подмосковная Ницца для московских тунеядцев.

— Что-то у вас и спецпсихушка Столбовая — курорт, и Александров — Ницца?

— Как все-таки времена изменились. Вот бы дачку сейчас прикупить недорого на 101-м километре.

— Сожгут ее бомжи, если сама не сгорит.

— Тунеядца ссылали, если тип не устраивался на работу после многочисленных предупреждений. Многие не хотели работать за копейки. Кинорежиссер Сергей Параджанов подарил участковому отрез на костюм, только чтобы тот не приставал к нему с трудоустройством.

— В аэропортах можно было купить дорогое спиртное всегда, не говоря уже о еде. На железнодорожных вокзалах спиртное не продавали, но закуску можно было приобрести. Туда ночные пьяницы шли выпивать со своим спиртным припасом, их там ловили «за распивание в общественном месте» менты, которые тогда носили гордое имя «мусора».

— Забавный случай произошел в ресторане Ярославского вокзала с одним северянином-отпускником во время пересадки. В аккредитивы он не верил и довольно солидные свои отпускные затолкал в матерчатый пояс-патронташ, сшитый ему женой и спрятанный под рубаху. За соседним столиком гуляла веселая компания, которая, как ему показалось, бросала в его адрес пренебрежительные реплики. Недоразумение прояснилось, и они даже дружески сдвинули столы. Проснулся он в темноте. Пригляделся — что такое, никак опять на профиле нахожусь (он был топографом): вперед уходил ровный ряд вешек, оказавшихся, впрочем, ножками от стульев, придвинутых к ресторанной стене. Туда его и положили отдохнуть. Схватился за живот — пояса нет! Отдохнул! Прислушавшись, он услышал грохот кухонных котлов. Часы на руке оставались и показывали пять утра. Кое-как выбравшись «с профиля», он поплелся на кухню.

— А, живой, — приветствовал его повар. — Благодари Мартьяныча, он твои деньги, которыми ты вчера размахивал, забрал, а то куковал бы сейчас. Отпускник наш взял у повара телефон Мартьяныча, оказавшегося метрдотелем и жившего неподалеку, поехал к нему домой, где они «крепко посидели», и вечером продолжил свой маршрут.

— Какие добрые водились Мартьянычи при социализме! Но были и нечестные люди, таксисты, которые возили провинциалов с Ярославского на Казанский вокзал через площадь за безумную тогда сумму пять рублей.

— Да он и сам, отпускник, не промах был мужик. Заболел у него маленький сын. В те еще времена. Очередь в Филатовскую больницу, где только и могли оказать необходимую помощь, была на пять лет вперед. Не будь дураком, отбивает он туда телеграмму: «Пробираюсь Арктики больным сыном». Из Ухты! Жемчужины Севера! Через неделю прикатывает в мягком вагоне. Слабые в географии эскулапы, для них что европейская Ухта, что чукотский Певек, один черт — Арктика, приняли их без всяких разговоров.

— Уже тогда там сильно брали на лапу и причем не бутылками, а деньгами, как рассказывала мне знакомая, лечившая в Филатовской сына и тоже «без разговоров». Думаю, и ваш мужик денег дал, а то бы ему показали Арктику!

— Но исключения всё же бывали… Мне удалось поместить в 76-м году в инфекционное отделение Морозовской больницы свою трехмесячную дочь. К врачу, которая занималась только грудничками. По блату, конечно, путем многоходовой комбинации «знакомые знакомых». Это была настоящая подвижница, которая дневала и ночевала со своими детками. Вылечила мою Райку и не взяла ни копейки, хотя деньги мы ей буквально навязывали.