Биг-Сур - читать онлайн книгу. Автор: Джек Керуак cтр.№ 5

Тем временем между прочим каждый день холодно и облачно, не в том смысле холодно как на восточном побережье, но сыро, и каждую ночь полнейший туман: звезд не видно совсем – Но и это обстоятельство оказывается замечательным: сейчас «сырой сезон» и другие обитатели каньона обычно приезжающие по выходным не приезжают вовсе, так что я неделями в совершеннейшем одиночестве (а в конце августа, когда солнце победило туман, я был поражен услышав шорканье по всей долине, которая была моей и только моей, попытался пойти на берег поскрестись в тетрадке и обнаружил там целые семейства расположившиеся на пикник, а также молодежь которая просто побросала машины на утесе возле моста и слезла вниз) (а также кучки орущего хулиганья) – Так что летний туман – это было отлично, тем более что солнечная погода в августе чревата последствиями в виде порывов штормового ветра, когда все деревья каньона шумят с такой пугающей силой что кажется будто идет-гудет древесная война, и домик трясется так что просыпаешься – И это также один из факторов вызвавших приступ безумия.

Но самый прекрасный день когда я вообще забыл где я, кто я и сколько времени, я с закатанными выше колен штанами провозился в ручье перекладывая булыжники и коряги, чтобы там где я черпаю воду (у песчаного бережка) она не булькала на мели, с мутью и водяными жучками, а неслась чистым глубоким потоком – Я рыл белый песок и укладывал камни таким образом чтобы подставив горло кувшина под струю можно было мгновенно наполнить его чистой стремительной обезжученной питьевой водой – Типа как для водяной мельницы – А чтобы поток не подмывал песчаный берег пришлось выложить его камнями – Солнце клонилось к закату когда я принялся укреплять свою набережную, втыкая меж булыжников камешки поменьше (сопя и шмыгая носом, как играющее день напролет дитя) чтобы ни одна капля не могла просочиться и подмыть бережок, великолепная набережная, а сверху еще дощечка чтобы каждый мог опуститься на колени и зачерпнуть святой водицы – Оторвавшись от целодневных трудов с полудня до заката, с изумлением вспоминаю кто я, где я, что я сделал – Невинность индейца стругающего каноэ в девственном лесу – А ведь как уже сказано, всего несколько недель назад я упал и ударился башкой в Боуэри, и все думали что я серьезно ушибся – Напевая веселую песенку я готовлю ужин, выхожу в лунный туман (луна просвечивает туман насквозь) и с восторгом смотрю как бежит обновленная чистая вода клокоча и чудесно поблескивая – «А когда кончится туман и выйдут луна и звезды, будет еще красивее».

И вот такие вещи – Все эти мелкие радости, я поразился как они изменились и стали зловещими когда я вернулся к ним в грядущем своем кошмаре, даже бедная деревяшечка и выложенный камнями бережок, во что они превратились когда глаза мои рвало и желудок тошнило, и душа моя визжала на тысячу улюлюкающих голосов, ох – Трудно объяснить, и лучшее что я могу – это не фальшивить.

Ибо на четвертый день я заскучал и с изумлением записал в дневнике: «Уже скучно?» – Хотя меня потрясли прекрасные слова Эмерсона, когда он говорит (в одной из красивых кожаных книжечек, в эссе «Об уверенности в себе»: человек «освобожден и весел, когда вложил душу в работу и сделал ее как можно лучше») (приложимо как к устройству русла для ручья, так и к написанию дурацких длинных историй вроде этой) – Трубач американского утречка, Эмерсон, предтеча Уитмена, сказавший также: «Детство ничему не подчиняется» – Детство как простота счастливой жизни в лесу, не подчиняющееся ничьим соображениям о том какой должна быть жизнь и что следует делать – «Жизнь – не попытка оправдания» – А когда праздный и злобный филантроп-аболиционист обвинил его в равнодушии к проблеме рабовладения, он сказал: «Любишь дальнего, унижаешь ближнего» (возможно филантроп сам не брезговал услугами негров) – Так что я опять Ти Жан – Дитя, играю, ставлю заплатки, готовлю ужины, мою посуду (на плите все время грелся чайник, чтобы в любой момент можно было плеснуть в сковородку кипятка, добавить «Тайда» чтоб отмокло хорошенько, а потом уже отскрести проволочной мочалкой, сполоснуть и вытереть насухо) – Долгими ночами размышляешь о пользе проволочных мочалок, этих рыжих медных вещиц продающихся в супермаркете по 10 центов и бесконечно более интересных для меня чем глупый, бессмысленный роман «Степной волк» который я с недоумением прочел в своей хижине, старый пердун рассуждает о современном «конформизме» и воображает себя невероятным Ницше, несчастный эпигон Достоевского, опоздавший на 50 лет (у него видите ли «персональный ад» потому что ему не нравится то что нравится другим людям!) – Лучше любоваться в полдень оранжево-черной принстонской расцветкой бабочкиных крыльев – А лучше всего выйти ночью на берег послушать море.

Хотя может быть не стоило так уж чересчур пугать и переутомлять себя на ночном берегу, не под силу это простому смертному – Каждый вечер после ужина часов в восемь я надевал свой рыбацкий плащ, вооружался тетрадкой, карандашом и фонариком и пускался в путь (иногда встречая по дороге призрачного Альфа); пройдя под ужасным высоким мостом видел скалящиеся сквозь мглу белые пасти океана; зная местность, я шел вперед, перепрыгивал через береговой ручей, устраивался в своем уголке под утесом недалеко от одной из пещер и сидел там как идиот в темноте занося звуки волн в тетрадку (секретарский блокнот), белую страницу было хорошо видно в темноте так что можно было записывать без фонаря – Я опасался жечь фонарь чтобы не напугать мирно ужинающих жителей домика на утесе – (позже я выяснил что не было там никаких мирных ужинов, просто плотники при ярком свете сверхурочно заканчивали стройку) – А я боялся 15-футового прилива и все же продолжал сидеть надеясь что Гавайи не пришлют приливную волну или я хоть успею разглядеть ее в темноте, идущую издалека и высокую как Грумус – Однажды ночью я все-таки испугался и забрался на десятифутовую скалу у подножия большого утеса, а волны рычали: «Страшно забрался стррахх – ворота крруш кррошшш» – особенным ночным голосом – Море длинно не говорит, у него короткие фразы: «Шшто?… который сплошь? – тот же, бумм…» – Фантастическая бессмыслица но я чувствовал что должен это делать, ведь Джеймс Джойс не успел, умер (и я думал: «Надо на будущий год записать говор Атлантики, например на ночном берегу в Корнуолле, или мягкое биение Индийского океана, может быть в устье Ганга») – Сижу и слушаю как волны на разные голоса толкуют песку: «Обломм хоррошш, ах роупли или крошшево, а что же ангелы тише?» и так далее (Полностью стихи, сочиненные морем, можно найти в приложении к этой книге под названием «Море: Звуки Тихого Океана в Биг Суре» – Дж.К.) [i] – Порой взглядываю наверх где несутся по мосту автомобили и думаю: что увидали бы они в этой сумрачной туманной ночи если бы знали что в тысяче футов внизу на яростном ветру сидит безумец во тьме, пишет во тьме биение моря – Так сказать морской битник, а ну попробуйте назвать меня битником за это, кто смелый – Огромная черная скала, кажется, движется – Мрачная грозная ревущая уединенность, не всякому под силу, я вам говорю – Я бретонец! – кричу я и чернота отвечает: «Les poissons de la mer parlent Breton» (рыбы морские говорят по-бретонски) – И все же я хожу туда каждую ночь, не могу сказать чтобы мне это нравилось, но я должен (и видимо это свело меня с ума) записывать звуки моря, всю эту сумасшедшую поэму «Море».